– Помнишь те дни, Бренуэлл? Ты и я, мы вместе покоряли тогда миры, а Эмили и Энн следовали за нами. Разве ты не можешь снова представить себя таким, как тогда, – мальчиком, у чьих ног лежал весь мир?
– Воображение не служит мне так же верно, как тебе, Шарлотта, – ответил ей Бренуэлл. – Оно лишь показывает мне, кем бы я мог стать и что совершить, будь я иным, лучшим человеком. Будь спокойна, я не хочу такой жизни, какой живу сейчас, но я сам ее для себя сделал, и, как она ни горька, мне ею жить. Предоставь мне выносить эту пытку так, как я сумею, ибо во мне нет и грана твоего мужества, сестра.
Несмотря на дурной запах, который лишь усилился, когда первые лучи солнца скользнули во двор, Шарлотта положила голову на плечо брата, как часто делала в детстве.
– Я все равно верю, что у меня больше общего с тобой, чем с другими членами нашей семьи, – сказала она тихо. – Всю мою жизнь я завидовала той свободе, которая причиталась тебе как мужчине. Папа столько вложил в тебя, так он верил в твой талант. Но теперь я вижу, что и в свободе, и в праве самому распоряжаться своей жизнью нет ничего завидного. Лучше бы ты родился девочкой, Бренуэлл. Тогда бы ты с пеленок учился сдерживать себя, стойко сносить разочарование и ожидать от жизни куда меньшего, чем ты заслуживаешь. И это закалило бы твой характер, сделало бы тебя куда сильнее, чем ты есть сейчас как мужчина.
Пальцы Бренуэлла ответили на ее пожатие.
– Может быть, ты и права, Шарлотта, – сказал он. – Может быть.
– О, я всегда права – разве ты этого еще не заметил? – с лукавой усмешкой ответила ему Шарлотта, но тут же вновь стала серьезной. – Бренуэлл, если ты хочешь смерти, то жди ее терпеливо, ибо она в любой момент может показаться из-за угла и забрать любого из нас; нам нет нужды бежать ей навстречу. Я прошу тебя, пожалуйста, перестань пить, перестань курить опиум, хотя бы ненадолго. Дай твоему сознанию проясниться, и ты увидишь, сколько красоты есть в мире и как он манит тебя своим обещанием, как ждет, что ты придешь и возьмешь то, что полагается тебе по праву.
– Вряд ли я смогу еще когда-либо ощутить радость, – ответил Бренуэлл. – Я почти не помню, что это значит – радоваться, тоска и усталость притупили и ум, охладили сердце.
Шарлотта обняла брата обеими руками и прижимала его к себе, пока он плакал, содрогаясь всем исхудалым телом.
– То, что случилось с тобой, не отменяет будущего, Бренуэлл, – шептала она, покачивая его, как ребенка. – Господь любит тебя, он тебя прощает. Видишь, как солнце встает в небе? Пусть этот день станет первым в твоей новой жизни. Ты нужен мне, брат. Кто, если не ты, позаботится обо мне в старости?
Бренуэлл выпрямился, утер рукавом нос и вдохнул свежий утренний воздух.
– Вообще-то я надеялся, что это ты будешь меня содержать, – сказал он и постарался улыбнуться, чтобы порадовать сестру.
– А может, мы и дальше будем плестись все вместе, как раньше. – Шарлотта улыбнулась такой перспективе. – Ты только представь, как мы, седовласые, бродим по пустоши, дышим ветром и сочиняем истории. Разве это не чудесная перспектива, а, Бренуэлл?
– Да, просто прекрасная, – с напускной бодростью ответил Бренуэлл, но Шарлотта почему-то сразу поняла: рисуя себе картины их старости, он видит на них кого угодно, но не себя.
Ах, сколько тайной боли, сколько разбитых сердец и мучительных агоний скрывает за планками корсетов, полями шляпок и молитвенниками этот век. Взяв руку брата и поднеся ее к губам, Шарлотта вдруг поняла, чем так привлекало его это безнадежное падение. У нее тоже бывали мгновения, когда ярость и боль сплетались внутри ее в такой пламенный клубок, что ей хотелось разрушить весь мир. Возможно, Элизабет Честер испытывала такую агонию; и, может быть, она тоже поставила свою жизнь на карту недолгого, но яркого мгновения.
Глава 16. Шарлотта
Хотя между собой Шарлотта и Энн часто отзывались об Эмили как о наименее приспособленной к жизни «в людях», правда, однако, заключалась в том, что никто из дочерей пастора Бронте не жаждал чужой компании, и всякая вылазка за стены родного дома требовала от них длительной умственной подготовки, превращаясь не столько в удовольствие, сколько в пытку. На подготовку к нынешнему визиту времени не было совсем, и потому им было особенно страшно, но в то же время весело, что уже придавало поездке характер новизны. Шарлотта за всю свою жизнь могла припомнить всего несколько случаев, когда дни, проведенные вне дома, доставляли ей радость, – это были немногочисленные и недолгие поездки к подруге Эллен Насси. Два года в Брюсселе, где ее сердце пело одно время, закончились для нее одиночеством и отчаянием здесь, в Йоркшире. Что до Энн, ее самым любимым на свете местом, кроме дома, был городок Скарборо, где она, стоя на утесах над морем, изумлялась его бескрайнему простору и гадала о том, что может лежать за ним.