Пропавшая невеста

Выбравшись из лабиринта неодушевленных предметов, Эмили вышла в коридор. Дом вокруг спал глубоким сном, даже большие часы на лестничной площадке не тикали, так что на миг ей показалось, будто само время в этих стенах замерло из почтения перед теми, кто расстался здесь с жизнью.

Единственным источником света была полная луна, которая, опускаясь за горизонт, заглядывала в окно коридора, да еще где-то на первом этаже горел в камине огонь, отбрасывая в холл красноватые отблески вперемешку с длинными трепещущими тенями.

Эмили повернула к лестнице, когда посреди коридора вдруг распахнулась какая-то дверь. Девушка застыла, как полевая мышь, увидевшая ястреба. За дверью зажегся свет – слишком холодный для пламени в камине и слишком яркий для огонька свечи. Эмили даже подумала, что он похож на заблудившийся лунный луч. Вообще-то ей надо было поторапливаться, время ведь не ждало, но таинственный свет манил ее.

Лишь подойдя ближе, она поняла, что перед ней комната Элизабет Честер. Стоило ей коснуться двери, как свет внутри словно потушили, а когда она, осторожно высунув голову из-за притолоки, заглянула внутрь, то не увидела ничего, кроме теней в углах да одинокого лунного луча, который лежал на черном полу прямо, как удар ножа. У нее захватило дух, когда из темного угла вдруг выкатилось что-то маленькое и круглое и, покрутившись на ребре, упало на бок и затихло. Она всмотрелась во тьму, пытаясь определить, есть ли там кто-нибудь живой, – может быть, кому-нибудь из мальчиков не спится и он пришел сюда из детской, – но никого не увидела. Тогда Эмили сделала глубокий вдох, вбежала в комнату, схватила с пола предмет и сунула его в карман.

Мешкать дальше было некогда.

Старательно держась спасительной тени, Эмили шаг за шагом спускалась по большой лестнице, где за ней следили со стены портреты предков и головы животных. На нижней ступеньке она замешкалась, застигнутая врасплох голосом Честера, который эхом прокатился в тишине дома. Но тут же опомнилась и, сделав еще шаг, стала вслушиваться в его плач, мольбы и безумный бред.

То и дело окидывая холл внимательным взглядом, чтобы ее не застигла здесь врасплох миссис Кроули или еще кто-то, Эмили подбиралась к библиотеке все ближе, пока наконец не остановилась прямо у приоткрытой двери. Заглянув в щель между петлями, в которую ей были прекрасно видны и Честер, и его пленница, она буквально окаменела, увидев бедняжку, и не могла отвести от нее взгляд. Впервые с начала этой ночной прогулки, а может быть, и с детства, она почувствовала, как ее сердце забилось от страха, и была потрясена этим.

В кресле была не женщина – лишь платье. Подвенечный наряд, изысканный туалет из кружев и шелка скрывал сиденье и спинку, изображая сидящую. На подлокотниках лежали пустые рукава, а из-под расшитого бисером безжизненно обвисшего подола торчали носки шелковых туфелек, аккуратно выставленных по одной линии.

Но не это привело Эмили в ужас и приковало ее взгляд: поверх пустого платья, там, где полагалось быть коленям, лежал прикрытый нарядной шляпкой череп, пустые глазницы смотрели из-под украшенных шелковыми цветами полей.

Эмили почти забыла о необходимости прятаться, до того ее напугала и заворожила представшая перед ней противоестественная и в то же время неодолимо притягательная картина. Честер подложил под череп подушечку, так что его лицо было слегка приподнято и обращено к нему, словно внимало каждому его слову. Столько несправедливого, унизительного было в этом для несчастной, которая и в смерти оставалась во власти Честера, что Эмили до боли сжала кулаки, подавляя желание немедленно войти в библиотеку и спасти череп.

Стараясь сохранять спокойствие, Эмили отступила немного глубже в тень и заставила себя смотреть и слушать дальше. Она не сомневалась: стоит ей проявить еще немного терпения, и она услышит признание в убийстве, иначе зачем этот тип разговаривает с трупом.

Но слов Честера было не разобрать: он столько выпил и так жалел себя, что язык едва ворочался у него во рту. Вот он рухнул перед черепом на колени, требуя ответа на вопрос, почему он не отвечал ему взаимной любовью. Он плакал, уткнувшись лицом в шелк и кружева, моля простить его, проявить к нему милосердие и дать новую возможность доказать свою любовь.

И вдруг, точно совсем обезумев от горя, он обхватил череп обеими огромными ладонями и заглянул в отверстия, где когда-то были глаза. На миг Эмили показалось, что он сейчас голыми руками сотрет череп в порошок, что было бы ничуть не удивительно при его росте и силе. Но, к ее глубокому отвращению, он поднес череп к губам и с глубокой нежностью поцеловал его оскаленный рот. В следующую секунду нижняя челюсть черепа опустилась, язык Честера скользнул между зубами и заелозил по обнаженным костям внутри.

Эмили прикрыла ладонью рот, подавляя рвотный позыв и боясь нечаянного возвращения своего ужина. И все равно жуткий спектакль притягивал ее: она смотрела, как губы Честера ласкали череп, его руки похотливо двигались по платью, поднимали подол, ища под ним то, чего там быть не могло.