– Конечно, мы все рассказали бы вам, папа́. – Энн поднесла его руку к своему лицу и, прижавшись на миг к ней щекой, поцеловала. – Вам незачем тревожиться за нас с Эмили, да и за Шарлотту тоже. Мы просто делаем то, что должны, с целью обеспечить свое будущее, как вы нас всегда учили. Если все пойдет, как мы того желаем, то скоро мы с Шарлоттой откроем хорошую школу в Скарборо, а Эмили останется здесь и будет заботиться о вас и вести дом. Если нам удастся воплотить задуманное, то все мы только выиграем от этого.
– Ну, что ж, бог вам в помощь, дети мои, бог в помощь. – И Патрик по очереди поцеловал дочерей в лоб. – Возвращайтесь скорее.
Энн было не по себе из-за того, что пришлось ввести в заблуждение отца, хотя она и понимала глубокий смысл этого обмана. И все же весь долгий, проведенный в пути день она вспоминала лицо отца, который глядел им вслед из окна, и думала о том, как он бесконечно дорог ей. Она знала, что чувство тревоги покинет ее не раньше, чем они вернутся под отчий кров и вся эта история, какой бы занимательной и важной она ни была, останется позади.
Хотя Энн не в первый раз видела море, ее все еще зачаровывала его безмерность.
– Какое оно большое, – сказала она то ли себе, то ли Эмили, то ли ветру, который обвевал их, пока они стояли на пляже. – Какое громадное, Эмили. И как оно все время шумит, непрерывно, точно дышит, и сколько в нем поэзии, сколько красок. Все оттенки синего, серого и зеленого, какие только есть на свете. О, как бы я хотела приходить сюда каждый день, пробовать на вкус соленый ветер, видеть, как чайки кружат в небе, слушать их голоса.
– Здесь очень красиво, Энн, – сказала Эмили, улыбаясь восторженной сестре. – И ты сейчас такая красивая, когда стоишь перед морем. Я еще никогда не видела, чтобы у тебя так блестели глаза и розовели щеки. Скарборо определенно тебе к лицу.
Эмили ткнула носком ботинка в песок, огляделась по сторонам в поисках крупных галек, разбросанных здесь и там, и пошла от одной к другой, подбирая их, рассматривая и снова бросая, пока не нашла похожую на ту, которую она привезла с собой.
– Видишь, как похожи, – сказала она, протягивая оба камня Энн. – Кто знает, а вдруг Элизабет была когда-нибудь здесь со своим учителем?
– О Эмили, – ответила Энн, – перестань быть детективом, хотя бы ненадолго, и оглянись вокруг! Никогда и нигде я не была так счастлива, как здесь, – продолжала она, раскидывая руки так широко, точно хотела обнять ими горизонт. – Здесь, на краю света, любое путешествие кажется возможным и любая цель – достижимой.
Рука в руке, сестры медленно пошли от моря в город, причем Энн, к ее удовольствию, показывала дорогу, свободной рукой придерживая шляпу, которую норовил подхватить и унести шаловливый морской бриз.
– Миссис Ханичерч сказала, что не знает ни где мистер Уолтерс живет, ни как он себя называет с тех пор, как ее муж отослал его прочь; слышала только, что мистер Ханичерч платил за аренду дома, принадлежащего церкви, и это ее удивило, – сказала Энн и кивнула в сторону четырех скромных домиков, которые стояли как раз напротив церкви. – Вон те конюшни как раз подходят под описание, однако миссис Ханичерч слышала об этом еще три года назад. С тех пор он мог уже и переехать. У нас нет ни его описания, ни адреса. Эмили, как ты думаешь, не глупо ли мы поступили, что отправились в путь, располагая столь ничтожными сведениями?
– Что мы о нем знаем? – размышляла вслух Эмили, читая объявления на доске возле церкви. – Во-первых, что он музыкант, учитель, молодой человек лет двадцати с лишком, до недавнего времени жил в этом городе. Сегодня вечером в «Королевском театре» состоится фортепианный концерт – некий мистер Фредриксон играет Шопена. Это ведь может быть он, как по-твоему?
– Не исключено. Можно сходить послушать, – ответила Энн. – Я люблю Шопена, и даже если мистер Фредриксон окажется не тем, кого мы ищем, не исключено, что он с ним знаком. – Тут Энн заметила женщину, точнее, даму лет сорока, которая двигалась по противоположной стороне улицы. Она была в глубоком трауре – густая вдовья вуаль, черные перчатки, – однако походка ее была легка, а в каждом шаге чувствовалась упругость, как у тех, кто еще ждет чего-то от жизни. За леди, в небольшом отдалении от нее, шла женщина значительно более молодого возраста в простом и носком платье, которое каждым своим швом выдавало в ней компаньонку – существо еще более зависимое и лишенное надежд, чем гувернантка, если такое возможно. За компаньонкой семенил крохотный белый терьер – деловитый и самодовольный, как маленький Наполеон, он замыкал шествие. Наблюдая за странным трио, Энн ощутила укол любопытства, когда леди постучала в крашеную дверь одного из домов напротив церкви и, после минутного ожидания выхватив из рук компаньонки свернутые в трубку ноты, скрылась внутри так стремительно, что девушка не успела даже заметить, кто стоял на пороге.
– Интересно… – сказала Энн, потянула за рукав Эмили и кивком указала ей на молодую женщину на той стороне улицы, которая стояла неподвижно, как столб, устремив взгляд в землю.