Пропавшая невеста

– Это ошибка, большая, серьезная ошибка. – Мистер Уолтерс покачал головой. – Но я не виню вас, я только утверждаю: с кем бы ни видели в лесу Лиззи, это был не я, да и вообще ни один мужчина, которого я знаю. Миссис Ханичерч рассказала вам ту правду, которая известна ей, но в том-то и беда, что она не знает настоящей правды.

Мистер Уолтерс встал.

– Идемте со мной в сад. Там я покажу вам мой самый большой секрет.

Эмили и Энн прошли следом за Уолтерсом через крохотную, скудно обставленную кухоньку, откуда незапертая дверь вывела их в крошечный, не больше почтовой марки, садик – вдоль окружавших его довольно высоких стен росли буквально все цветы, какие только можно ожидать встретить в английском климате. Посреди этого ботанического великолепия на клочке зеленой травы сидела, сосредоточенно склонившись над чем-то, молодая леди с распущенными по плечам черными, словно ночь, волосами. Подойдя ближе, Эмили поняла, что она плетет гирлянду из маргариток.

– Фредди, смотри, – с улыбкой она повернулась к мистеру Уолтерсу и сестрам и протянула ему венок, словно хвастала выполненным заданием. – Видишь, какая длинная? Такой еще не было.

– Вижу, Клара. – Мистер Уолтерс опустился рядом с ней на траву, сорвал еще маргаритку и протянул ей. – Какая ты умница, сестренка: такой искусной плетельщицы цветочных гирлянд, как ты, просто не видел мир, вот что я тебе скажу.

– А кто эти леди? – Клара прищурилась на Эмили. – Они со мной поиграют?

– Конечно. – Это сказала Энн, которая тут же опустилась на траву возле Клары. Понаблюдав за ними, Эмили поняла: Клара, хотя и вполне взрослая телом, умом была не старше девочки восьми лет.

– Я, честное слово, не знаю, что случилось с Лиззи, – сказал Фредерик, пока они все наблюдали за его сестрой. – Я ее любил, это правда. Очень любил, не меньше, чем я люблю Клару, мою сестру. Но не я был причиной ее позора. Все, что я знаю, – это что Ханичерч пришел ко мне и предложил мне деньги, много денег, и дом вдали от Лидса, и все это за согласие стать именем – не названным, впрочем – того совратителя, который соблазнил его дочь; ему нужно было лишь мое имя, чтобы предъявить его жене и публике в целом: видимо, настоящий любовник Элизабет был такой скандальной фигурой в его глазах, так оскорблял его самоуважение, что любые сплетни о своей дочери он предпочитал правде. Он вообще очень властный человек, мистер Ханичерч, привык помыкать всеми и всем. А Лиззи не желала, чтобы ею помыкали. Одним словом, просьба была странной, но если так я мог хотя бы немного помочь Лиззи, то почему бы и нет… К тому же в то время я выбивался из сил, чтобы обеспечить Клару. Заработков частного учителя на многое не хватает, и я боялся, что рано или поздно мне придется сдать ее в благотворительное учреждение, большая часть из которых, между нами говоря, творят вовсе не благо, а настоящее зло. Так что предложение Ханичерча было для меня выходом из положения… хотя и отчаянным. Я дал согласие, взял деньги, а взамен получил несмываемое пятно на репутации. Я никогда не смогу давать концерты и вечно вынужден буду удовлетворять аппетиты одиноких богатых женщин. Ни одна из них не возьмет меня в мужья, ведь мне нечего ей предложить. Я никогда не познаю настоящей любви, у меня не будет своих детей. Но это жертва, которую я приношу ради спокойствия и благополучия Клары, и нисколько об этом не жалею.

– Я бы вышла за вас, – вырвалось у Эмили прежде, чем она сообразила, что говорит вслух. – Если бы… если бы я искала мужа, конечно.

– О, гм… – Фредерик Уолтерс кашлянул. – Спасибо. Это дает мне надежду.

– Ты красивая, – сказала Клара, оборачивая цветочную гирлянду вокруг шляпы Энн. – Будешь приходить ко мне каждый день?

– Истинная правда, – продолжал Фредерик Уолтерс, – я не знаю настоящей истории Элизабет, но, видимо, ее отцу она казалась отвратительной настолько, что он готов был скрывать ее любой ценой.

Эмили, не скрываясь, оглянулась на пыльное пианино.

– Для чего отцу придумывать своей незамужней дочери роман с мужчиной? – спросила она у Энн. – Какая правда может быть скандальнее этой?

Глава 25. Шарлотта

Матильда Френч склонила светловолосую головку, устремив взгляд на руки, а Шарлотта, чьи тонкие маленькие пальцы тоже были переплетены на коленях, слегка поерзала на стуле. Дети спали после обеда, и, несмотря на теплый день, окна закрыли плотными шторами, так что в комнате стало мучительно жарко и нечем дышать. Да и направление, которое принял разговор двух подруг, тоже не облегчало дело.

– Прости меня, Шарлотта, – сказала, вернее, почти прошептала Матильда, – но я не могу постичь, на что ты намекаешь.

Шарлотта ответила не сразу: ее поза – неестественно прямая спина, застывшие плечи – буквально кричала о том, как ей неловко вести этот разговор. Каждое произнесенное ею слово звучало не так, как она хотела, ибо хотя Шарлотта верила, что лучше других незамужних женщин разбирается в щекотливых вопросах отношений, все же, когда дело доходило до того, чтобы высказать их вслух, она терялась.