– Я и сама была тогда еще совсем девчонкой, – рассказывала миссис Кроули Шарлотте. – Мне едва сравнялось пятнадцать, когда меня забрали из работного дома; счастье было такое, что я сама себе не верила – как это, у меня, и вдруг крыша над головой, своя кровать, еды вдоволь, да еще жалованье платят. Казалось, Господь все же смилостивился надо мной и пролил на меня толику своего света, ведь начало моей жизни было мрачным и очень тяжелым. Здесь, в этом доме, было тогда много прислуги: кухарка с помощниками, горничные… даже дворецкий. – Глаза старой женщины блеснули при этом воспоминании. – Хозяйка дома в те дни меня даже не замечала. Помню, как я сама восхищалась ею, ее красотой и элегантностью, но она оставалась холодна, точно мраморная. Я прожила у них меньше года, когда мистер Честер… покойный мистер Честер… – Тут миссис Кроули вздохнула. – Стал то и дело заговаривать со мной, спрашивал, как мне у них живется, угощал сладостями, которые припрятывал специально для меня. Он был добр со мной, так добр, как никто и никогда больше. А потом случилось вот что. Я шла через сад к дому, возвращалась после какого-то поручения. Он подошел ко мне сзади и обнял. Поднял на руки и сказал, что долго старался меня разлюбить, но не смог. Он так говорил со мной, так глядел на меня, касался меня, как никто и никогда больше. Я была молода и влюбилась. – Миссис Кроули обеими руками потерла раскрасневшееся лицо. – Через пару месяцев я поняла, что я в тягости. Точнее, я-то сама ничего не поняла, догадалась кухарка, она и подсказала мне, как половчее скрыть это от чужих глаз. Я пошла к нему, рассказала ему все, но всю его любовь тут же как рукой сняло. Он пригрозил мне, что вышвырнет меня из дому, если я не соглашусь передать малыша ему и его жене, чтобы они воспитали его как свое дитя. Если я соглашусь, то меня оставят при малыше в качестве кормилицы и няньки. А я даже тогда не сообразила, что они все подстроили заранее и в работный дом приезжали только за тем, чтобы найти подходящую девчонку. Одним словом, выбора у меня не было, разве только вернуться в работный дом вместе с младенцем. Но там нас обоих ждала верная смерть. Так что я отдала малыша им, а они взамен оставили меня с ним как няньку и прислугу. Поначалу я не обращала внимания на то, что мне запрещали называть его сыном, ведь мы были с ним вместе каждый день. Хозяйка им не интересовалась. Но чем старше он становился, тем меньше нуждался во мне. С годами он также понял, что его отец – жестокий человек, который не знает, что такое любовь, а мать – та и вовсе терпеть его не может и норовит скорее выйти из комнаты, если оказывается там с ним вдвоем. А потом он пристрастился к опиуму и выпивке, и те медленно и постепенно вытравили из его души все хорошее, что там когда-либо было. На моих глазах он превращался в чудовище. Ему было всего двадцать, когда умер сначала его отец, а затем и мать. Но я оставалась с ним рядом, надеялась, что мне еще удастся отстоять его у тьмы и вернуть к свету Господнему. Пока однажды не застала его наедине с молоденькой горничной, которую он обижал так же, как когда-то его отец – меня. И тогда я не выдержала, отвела его в сторонку и все ему рассказала: всю правду про себя и про него, про то, как я растила его и любила и сейчас люблю, что бы он ни натворил.
– Но у вас не было никакого способа повлиять на его совесть? – спросила Шарлотта, хотя для Эмили ответ на этот вопрос уже был очевиден.
– Нет, он сказал, что раз я его мать, значит, я и виновата в том, что он такой, какой есть, стало быть, мне и держать за все ответ, покрывать все его грехи. Малышом он часто засыпал, сидя у меня на коленках и сося пальчик, – добавила она мечтательно. – Лучше этих минут в моей жизни ничего не было: он, такой тяжеленький и теплый, прижмется ко мне, сердечко бьется заодно с моим. Вот тогда я и поклялась, что всегда буду рядом с ним. Я дала клятву милому малышу, мальчику, на котором не было еще никакого греха.
Эмили вздрогнула: в коридоре послышался какой-то шум. Подойдя к двери, она приложила к ней ухо и прислушалась. Стояла полная тишина, хотя всего несколько секунд назад под чьей-то ногой скрипнула половица, и мимо двери скользнула тень, – Эмили была готова поклясться в этом, так как сама успела заметить ее краем глаза.
– Миссис… как ваше настоящее имя? – спрашивала между тем Шарлотта так терпеливо, что Эмили едва не взвизгнула, перекрикивая вой ветра.
– Элис Ньютон, – медленно ответила миссис Кроули, точно пробуя на вкус эти два ставших непривычными слова. – Хотя та, которую так звали, давно уже не человек, а такой же призрак, как Имоджен.
– Вы видели ее призрак? – не сдержалась Эмили.