Пропавшая невеста

– Нет, не за чужое, а за мое, – отозвалась та. – Он держал Имоджен на чердаке, под запором, много дней, и мучил ее изо дня в день, пока она не умерла, и я знала, что он там делает, и она тоже знала, к чему все идет. Она понимала, что не выйдет живой с этого чердака и никогда не увидит малыша Фрэнсиса. – Голос старой женщины дрогнул, из глаз потекли слезы. – Когда Роберт пришел ко мне и сказал, что она мертва, я не кричала, не плакала, я совсем не думала ни о ней, ни о ее мальчике. Я пошла с Робертом и помогла ему перенести ее бедное истерзанное тело на крышу и сбросить оттуда вниз. Бедная, несчастная девочка. Он любил ее так же сильно, как и ненавидел, а еще он возненавидел меня за то, что я помогла ему избавиться от тела. В ту ночь мне больше всех досталось от его гнева – вот он, шрам, это его работа, его благодарность. – Ее пальцы скользнули по грубому рубцу на правой щеке. – Но этого все равно мало, петля – вот настоящее наказание и мне, и ему за то, что мы сделали с Имоджен.

Энн не знала, что сказать, до того ей было непривычно и странно испытывать жалость к существу, совершившему столько дурных дел… неужели такое возможно? Ей показалось, будто с тех пор, как они взялись за это расследование, мир сдвинулся с места и повернулся к ней самой темной своей стороной, о существовании которой она знала и раньше, но только теперь оказалась с ней лицом к лицу и не отпрянула в испуге. Сил ей придавала собственная смелость и кое-что еще: спокойная решимость показать людям, что, делая вид, будто жестокости не существует, закрывая глаза на несправедливость, они лишь умножают и то и другое.

– Полагаю, теперь нам придется отвести детей к матери, – строго сказала она Эмили и Шарлотте, а те согласно кивнули в ответ.

– Мэтти, ты мне поможешь? – обратилась Энн к гувернантке.

Девушки скрылись в детской, а через пару минут вышли оттуда. Энн несла спящего Фрэнсиса на руках.

– Спускайтесь по черной лестнице и выходите из дома через заднюю дверь. Он уже так напился, что не услышит. – Слезы продолжали течь по лицу миссис Кроули. – И берегите их, умоляю.

– Пожалуйста, не беспокойтесь за них, миссис Кроули, – ласково сказала Шарлотта. – Мы позаботимся о том, чтобы с вашими внуками ничего не случилось, и они скоро будут с матерью, живые и здоровые.

Глава 40. Эмили

Эмили, стоя на пороге комнаты, провожала взглядом Мэтти и Энн, пока те, быстро пройдя с детьми по коридору, не вошли в замаскированную под стенную панель дверь, подальше от глаз Честера. Эмили очень жалела, что не может пойти с ними и всласть побродить по тайным коридорам и лестницам Честер Грейндж, где ей наверняка открылись бы новые секреты этого дома – но ничего не поделаешь, должен же кто-то остаться с сестрой.

Из глубины спальни доносились приглушенные голоса Шарлотты и миссис Кроули: женщины беседовали так, словно знали друг друга давно и теперь предавались общим воспоминаниям. Эмили не понимала, как Шарлотта может спокойно сидеть рядом с той, кто видела такие ужасы и молчала. Сама Эмили не сразу нашла в себе силы вернуться в комнату и продолжать изображать жалость к старухе, как Шарлотта: хотя та, скорее всего, ничего не изображала. Сестре с детства была присуща эта любопытная особенность: умение разглядеть человечное в каждом человеке, неважно, высокого он был звания или низкого. И потому именно Шарлотте откроется тот путь, который привел миссис Кроули к ее нынешнему положению, но не Эмили.

Пусть даже Роберт Честер приходится миссис Кроули родным сыном – разве это достаточная причина, чтобы оправдать ее соучастие в его зверствах? Эмили вдруг вспомнился Бренуэлл: он наверняка уже вылакал весь джин из припасенной фляжки и теперь спит под деревом, где его оставили сестры, алкоголь сделал его нечувствительным к холоду и к ветру.

Давным-давно, когда все они еще были детьми, Бренуэлл походил на огонек в их маленькой группе – такой же яркий снаружи и внутри, он становился главным заводилой во всем, что они делали. Он обладал и умом, и сообразительностью, даже в таланте ему не было отказано, однако всего этого не хватило, чтобы сделать его счастливым или подарить ему спокойствие духа. Казалось, он всю жизнь только и делает, что ждет, когда же наконец его дар откроется людям и они начнут восхвалять его просто так, без всяких его усилий. Бренуэлл считал себя предназначенным для великих дел, но не делал ровным счетом ничего, чтобы оправдать такое отличие. Чем дальше, тем чаще он подводил и себя, и их. И, сказать по правде, Эмили любила его из-за этого меньше, чем могла бы; когда она думала о том, кем мог стать и не стал их брат, ее любовь к нему начинала чахнуть, но воскресала, стоило ей вспомнить, что ведь он еще даже не пытался.

Рискнув подобраться чуть ближе к спасительному выходу, Эмили прокралась к окну в дальнем конце лестничной площадки. Честер продолжал выть и бесноваться, и она решила, что, пока слышны эти звуки, они в относительной безопасности. Он внизу и, значит, их не увидит.