Пропавшая сестра

— Знаете, на случай, если вам еще этого не говорили, скажу: вы не виноваты в том, что они погибли.

— Что вы имеете в виду?

Он не отвечает. Просто сидит и наблюдает за мной. Между нами, словно мрачный занавес, повисает тяжелая тишина. Недоумение переходит в раздражение. Хочется поверить в эти слова, но побеждает гнев.

— Я в курсе, спасибо. В вашу поганую работенку теперь входит еще и психоанализ?!

Я опускаю взгляд и смотрю на папку с бумагами, которую он презентовал мне несколько секунд назад. То, что сначала казалось великодушным жестом, теперь представляется наглостью, переходящей все допустимые личные границы. Он даже не пытается возражать.

— Никогда не переживал подобной потери, — медленно произносит он. — Да, у меня не очень хорошие отношения с родителями, но я всегда могу навестить их, когда захочу. До Руана всего час езды. Зато мне знакомо чувство вины. Я вырос в маленьком городке в Нормандии и однажды попал в кое-какие… неприятности. Мы с моим другом Бенуа были классическими избалованными детьми из обеспеченных буржуазных семей. Приворовывали деньги у родителей, а они этого даже не замечали. — Он делает паузу, разглядывая клетчатую поверхность стола.

— От нечего делать мы начали экспериментировать с разными веществами. Травка, потом кокаин, а там и героин. У Бенуа случилась передозировка. Это была самая длинная ночь в моей жизни. Его вернули к жизни, но не без последствий. Он слишком долго лежал без сознания, и мозг пострадал. Он так и живет дома, на приличную работу ему уже не устроиться. А я вот работаю гадом у красивых иностранок в Париже.

Жан-Люк так медленно произносит слова, будто они вот-вот взорвутся у него во рту.

— Это ужасно. Мне очень жаль, — бормочу я, огорчаясь, что вынуждена обходиться дежурными фразами.

Жан-Люк поворачивается ко мне на тесном сиденье. Расслабленная суета ресторана совсем не вяжется с его взволнованным видом. Он находит силы улыбнуться и говорит уже гораздо спокойнее:

— Прошли годы, прежде чем я понял, что ни в чем не виноват. Даже если я соучастник, потому что мы с Бенуа делали все это вместе, — и я всегда буду частью этой истории, — иногда случаются ужасные вещи, но это происходит независимо от нас. Важно лишь то, что мы выносим из этих историй. Понимаешь?

Вот после таких разговоров люди и переходят на «ты».

Солнечный свет пробивается сквозь тонкую ткань занавески, окрашивая его волосы в золотисто-каштановый цвет. Теперь он смотрит на меня с надеждой и оптимизмом, уверенный, что я его пойму.

Хочется сказать «да, понимаю», но слова застревают в горле. Хочется сказать что-то не столь банальное, но в голову ничего не приходит. По щеке скатывается слеза, и тогда Жан-Люк берет меня за руку.

— Знаешь, моя сестра была не подарок, — начинаю я.

Жан-Л юк поднимает брови.

— Думаю, никто здесь в этом и не сомневается.

— Да, именно так. Она была прекрасна во многих отношениях. Добрая, умная, полная энтузиазма, всегда готовая поддержать других. Но была и другая сторона, которую знали только мы, ее близкие. Однажды родители отправились на конференцию в Оривдж и не успели нас предупредить. Анжела пришла домой, обнаружила, что там никого нет, и устроила настоящий погром. В числе прочего разбила очень дорогую дизайнерскую куклу, которую мама заказала для нее, когда нам было десять. Эта кукла была похожа на нас с Анжелой, и на маму тоже. Мы тогда учились на втором курсе колледжа и уже жили отдельно. Анжела устроила родителям скандал по телефону. Она орала в трубку, чтобы они больше не смели уезжать без предупреждения. Это был какой-то дикий, иррациональный гнев. Как будто она чувствовала, что они могут в любой момент нас бросить.

До меня доходит горькая ирония этих слов.

— В общем-то, в итоге так и вышло.

— А что родители?

— Как обычно. Поговорили с ней, пообещали, что отныне будут предупреждать нас о своих планах, успокоили. Мама, конечно, очень обиделась из-за разбитой куклы, но ничего не сказала, чтобы не расстраивать Анжелу.

Жан-Люк сочувственно кивает.

— У всех есть скелеты в шкафу, Шейна. И сложные отношения.

— Ну да. Этот случай, пожалуй, не особенно дикий, но для Анжелы это было типично — ее постоянно кидало то вверх, то вниз. Мы уже привыкли к ее перепадам настроения, но посторонним людям это казалось странным. Как-то раз, когда мы были детьми, родителям пришлось разлучить нас на некоторое время, потому что Анжела пыталась…

Я замолкаю, качая головой.

— Ладно. Не стоит сейчас об этом… Похоже, что в Париже она сильно изменилась. Причем в лучшую сторону. Здесь, кажется, она оставила все свои проблемы позади. Ей просто нужно было освободиться из-под нашей опеки.

Эта мысль вонзается в меня, как клинок. Словно я сама себе делаю харакири.

Официантка возвращается с нашим чеком, и Жан-Люк расплачивается наличными.