Пропавшая сестра

Лестница уходит вниз, в темноту. Нам приходится долго кружить по ступенькам, пока мы наконец не оказываемся в самом низу, на грязном полу. Я единственная из всей экскурсии, кому действительно страшно. Я прижимаюсь к перилам и пытаюсь отдышаться. Глаза медленно привыкают к темноте. На противоположной стене светится табличка «Sortie» — «Выход». Под потолком на крюках висят строительные лампы-переноски. Крипта больше, чем я ожидала, вокруг главного зала еще несколько помещений. В стенах глубокие каменные ниши в три этажа. Наш гид, Лоик, рассказывает об истории этих подземелий, о знаменитых мертвецах, которые были здесь погребены. Отхожу в одну из боковых комнат и обнаруживаю маленькую девочку с красным рюкзаком, которая в одиночестве делает пируэты. Увидев меня, она убегает к родителям. Лоик спрашивает, что мы знаем о бальзамировании, и начинает рассказ о погребальных ритуалах. Пытаюсь вычленить из его слов хоть какую-нибудь полезную для меня информацию, но вместо этого он начинает пересказывать фрагменты из «Кода да Винчи». Оказывается, можно продолжить экскурсию в церкви Сен-Сюльпис. Офигенно!

Божественное расследование. Богословие. Ангельская академия.

С мадам Чан мы встречаемся у выхода.

— Нашла то, что искала? — спрашивает она.

— В смысле?

— Ну, я всегда хожу в церковь — в любую церковь: мечеть, храм, даже в парк, — чтобы пообщаться с Богом, спросить у него совета, особенно когда чувствую себя потерянной или сбитой с толку. Мне показалось немного странным, что ты спустилась в крипту, вместо того чтобы присесть на скамью, но каждому свое.

— Нет, у меня ничего не получилось.

Чаи одаривает меня застенчивой улыбкой.

— Ничего страшного, у нас есть еще два дня до твоего отъезда, верно? Можем прийти снова.

Мы возвращаемся домой, и Чан провожает меня до самой двери. Я открываю замок и захожу внутрь. Чан осматривает произведенный мной разгром, а потом, не говоря ни слова, начинает приводить в порядок комнату. Вдвоем мы ставим на место стол и кровать. Она начинает складывать коробки, а я обессиленно сажусь на край постели, поджав под себя ноги, как будто мне снова десять лет. Подо мной — мягкое белое одеяло со следом от сигареты на самом краю. Но ведь Анжела не курила… Впрочем, возможно, в Париже она начала это делать. Мадам Чан что-то спрашивает, но я не слышу.

— Что вы говорите?

— Я говорю, что ты молодец. И все делаешь правильно.

Она подходит ко мне и кладет руку мне на плечо.

— Анжела разрешила заходить к ней, если нужно. Ты тоже заходи, если что понадобится, хорошо?

Могу только кивнуть в ответ, потому что у меня перехватило горло.

Чан улыбается.

— Вот и молодец.

И закрывает за собой дверь.

* * *

Музыка доносится сразу из нескольких мест, люди на тротуарах раскачиваются ей в такт. Ночные тусовщики начинают кучковаться в квартале

Марэ. В темных уголках обжимаются парочки — мужчины с женщинами, мужчины с мужчинами, — а по улице плывут расфуфыренные толпы полуобнаженных людей. Я в своем черном платье и на каблуках чувствую себя среди них белой вороной. Тощий человечек, одетый во все белое, держа в руках ведро с розами, курсирует между целующимися парочками. Бары и клубы только-только начинают заполняться, а пока вся движуха происходит прямо на улице.

У ярко освещенного люминесцентными лампами входа в клуб «Данс ла Нуи» на фейсконтроле стоит халкоподобная женщина. Мускулистые руки выставлены на всеобщее обозрение. Она даже не заглядывает в мою сумочку. Когда я сегодня утром набрала телефон, который написала Нур на обороте листовки, меня автоматом переключили на голосовую почту. Интересно, Анжелу волновало, в какой день я пойду в клуб и встречусь здесь с Хьюго, одним из диджеев-резидентов «Дане ла Нуи», или ей нужно было, чтобы я оказалась здесь именно во вторник, когда она подбросила эту записку под коврик Нур? Во втором случае я опоздала на встречу на несколько дней. Посмотрим, чем это обернется. Перед тем как войти в клуб, на всякий случай оглядываюсь, нет ли позади Жан-Люка или еще кого-нибудь подозрительного.

Из колонок рвется техно, радужные стробоскопы образуют на черном полу психоделический узор. Посетители собираются в группы по двое и по трое. На противоположных концах танцпола располагаются два бара, я направляюсь к ближайшему, рядом со входом. Бармен ухмыляется, когда я прошу диетическую колу с лаймом. Не обращая внимания на его реакцию, жадно припадаю к пластиковому стаканчику.

Диджей колдует внутри плексигласовой кабинки в центре зала, а танцующие скромно жмутся к стенам. Я прислушиваюсь к тексту. Полное ощущение, что певец обращается прямо ко мне: «Будут нами восхищаться или грязью обольют?»[60] Слова зримо висят в воздухе, окутанные испарениями сухого льда и сигаретным дымом.

У дальней стены какая-то женщина хохочет, запрокинув голову. Стоящие вокруг нее тоже заливаются смехом. Среди них я замечаю Хьюго.