Пропавшая сестра

– Знакомые слова. – Я невольно усмехаюсь. – Ты всегда говорил мне это, если я в чем-то не соглашалась с тобой. Даже в мелочах. Ты не изменился, зато я изменилась. И впервые за долгие годы я думаю четко и последовательно. Это у тебя мысли путаются.

Он качает головой. Дуглас и раньше не отличался гибкостью, а сейчас закоснел еще сильнее. Я почти забыла, насколько он упрям.

– Ты отсутствовала шесть лет. Все возможности упущены. Подумай, каким ударом это окажется для Аннабель.

Я сердито смотрю на него и повышаю голос, хотя из прошлого опыта помню: если кричать на него, то будет только хуже.

– Я не позволю издеваться надо мной. Если ты отказываешь мне в свидании с ней, я напишу ей прямо в школу! И ты не сможешь мне этого запретить.

– Диана, подумай, какие чувства вызовет у нее твое письмо, – почти смеясь, говорит он. – Я обращусь к администрации школы и попрошу, чтобы мне сообщали обо всех письмах, приходящих на имя Аннабель. Объясню им, что это в ее же интересах. Так оно и есть. Ты должна это понимать.

– А я не понимаю. Дуглас… Аннабель – моя дочь. Я уже потеряла одну дочь.

– Мы оба потеряли Эльвиру, – мягче говорит он, но я на это не ловлюсь.

– Ты помнишь, в каком состоянии я находилась, когда ты выдвигал свои условия. Как ты мог вырвать у меня обещание никогда не видеться с моим ребенком? Это бесчувственно.

Дуглас начинает говорить быстрее. Он явно сердится, ненавидя себя за такое поведение.

– Послушай меня. Наше соглашение не было направлено против тебя. Оно не было жестоким. Я считал и считаю его наилучшим вариантом для всех. Неужели тебе трудно представить, какое потрясение испытает Аннабель, если ей скажут, что ее умершая мать… вовсе не мертва? Уравновешенность, которой она достигла, далась ей непросто и потребовала много времени.

Я чувствую жжение в веках, но быстро выпрямляюсь. Я ни за что не заплачу перед ним.

– И это твое последнее слово?

Он кивает:

– Поверь, я очень рад, что твое самочувствие настолько улучшилось, но, боюсь, наша договоренность должна сохраняться. Во всяком случае, пока Аннабель не станет взрослой. Диана, мне очень жаль.

Он продолжает говорить в своей обычной манере. Я улавливаю его напряжение. Все слова, которые я хочу произнести, застревают в горле. Прежде чем заговорить, я усиленно раздумываю. Вспоминаю годы перед моим переездом и невыносимую обстановку, царившую здесь. Представляю, как это сказывалось на нашей дочери. Мы все тогда жили в постоянном эмоциональном хаосе. Постепенно я прихожу к выводу: возможно, Дуглас прав. Мне больно это сознавать. Грудь сдавливает, словно внутри ворочается камень, мешающий дышать. Я закусываю щеку, надеясь, что телесная боль хоть как-то сдержит всепоглощающую печаль. А она непременно меня накроет. Не знаю, как я это выдержу, но умом понимаю: нельзя причинять дочери новые страдания. Она и так настрадалась. И не только она. Все мы. В голову приходит жуткая мысль. Не знаю, как я додумалась до такого, но… может, я попросту должна перестать считать себя ее матерью.

– Диана… – окликает меня Дуглас, встревоженный моим затянувшимся молчанием.

– Слушай, я совсем не та женщина, какой была когда-то.

Эти слова не отражают всех моих мыслей, но я говорю правду. Мне хочется сказать Дугласу, что мы все меняемся, мы отличаемся от тех, кем были в прошлом. Возможно, перемены происходят в нас ежедневно. Я изменилась и рада этому, но Дуглас смотрит на меня прежними глазами. Он хочет, чтобы все оставалось как раньше.

Мне хочется высказать ему это, но я лишь киваю, чувствуя подступающие слезы.

– Я приму твое решение… на какое-то время. Однако я должна кое о чем тебя спросить.

Он накрывает мою руку своей, и это прикосновение вызывает целую лавину воспоминаний.

– Дуглас, почему ты изменил мне, когда я была беременна Эльвирой? Мы ведь любили друг друга.

Он выглядит пристыженным, словно я поймала его с поличным. У него бледнеет лицо и плотно сжимаются губы. Когда он начинает говорить, его трясет.

– Ты… ты ждала нашего ребенка. Я не хотел… надеюсь, ты понимаешь?

– Не хотел прикасаться ко мне? Ты это имеешь в виду?

– Я не хотел повредить тебе… или ребенку.

– И вместо этого нанес мне куда больший вред. Нужно было честно рассказать о своем состоянии. Ты никогда не говорил, что́ ты чувствуешь.

– Я не знал, как объяснить, – шепчет он.

Но я сказала еще не все.

– Я всегда верила, что сама виновата в твоей измене, что не сумела тебя удержать. Этот груз я годами носила в себе. – (Дуглас не отвечает и еще сильнее сутулит плечи, избегая смотреть мне в глаза.) – Значит, это была не моя вина?

Он качает головой, затем поднимает глаза, полные невыразимой душевной муки:

– Прости. Этого не должно было случиться. Никоим образом. Я был слишком самоуверен и считал, что если… если я удовлетворю свои потребности на стороне, так будет лучше для тебя.

– Ты разбил мне сердце. Как по-твоему, почему я впала в глубокое уныние?

Он молчит. Я вижу, что внутри у него происходит борьба с собой.

– И ты по-прежнему винишь меня в моей болезни? – спрашиваю я, вдруг оцепенев от горя.