Пропавшие без вести

Огненно-черные метлы размахивали с разных сторон в утреннем небе. Со стороны Эльбы упорно вздымались цветные ракеты: зеленая, красная, снова зеленая… Оттуда же доносилось «ура». И снова красная и зеленая ракеты взвивались над тем местом.

Фронт пришел в глубь Германии…

…Муравьев снял пилотку и, стоя в кювете над пулеметом, у которого в последние минуты боя ему пришлось заменить убитого Лешку, рукавом вытер пот со лба.

Любавин лежал, повернув набок голову и закрыв глаза. Пуля вошла ему в правый висок, но лицо его было обычно спокойным. Это был Лешка как Лешка, такой, как всегда, с чуть лукавой, насмешливой складкой у рта. Он лежал без шинели, и потому сразу бросалось в глаза, что он одноногий. Пустая штанина была аккуратно подколота. «А где же его костыли? — пришла нелепая мысль Муравьеву. — Да он же ползком сюда добирался. Костыли ему были не нужны, — ответил себе Муравьев. — Да, костыли ему больше не нужны!» — горько додумал он.

Он наклонился к Любавину, хотел его вынести из кювета, но мертвый обвис такой тяжестью, что поднять его не хватило сил. Муравьев распрямился. Перед глазами его плыли круги. «Как же так не подумал я захватить для Лешки воды, когда полз сюда с лентами!» — запоздало подумалось Муравьеву.

Он увидал, как Батыгин, обменявшись приветствием с советским капитаном, что-то докладывает, как капитан и Батыгин подали руки друг другу и обнялись. И Муравьев вспомнил спор, который уже больше года назад он сам, Емельян и Барков вели с Кумовым. Они все трое были уверены, что неминуемо восстание немцев против фашизма, как только Красная Армия подойдет к германской границе. Они были почти уверены, что Красная Армия сюда придет уже без боев. Кумов же показал тогда вокруг лагеря. «Помяните слово, — уверенно сказал он, — и там и вот тут будут стрелять из пушек и пулеметов. Именно фронт будет здесь! Фронт придет! Только так, полной силой советского оружия, будет раздавлен фашизм…»

Вот фронт и пришел, а Кумов его не дождался! А где же Барков и Баграмов?

— Семеныч! Семеныч! Михайло Семеныч! Василий Михайлыч! Емельян Иваныч! Да где же вы там подевались? — кричал Батыгин. — Идите сюда! Командир зовет старших!

Муравьев встряхнулся словно от какого-то забытья. Как будто лишь в эту секунду он осознал по-настоящему все, что произошло. Но грудь сжимало, ноги отяжелели и не хватало воздуха. Он через силу выбрался из кювета и шел к капитану навстречу, огромным трудом одолевая навалившуюся усталость.

В броске вперед, подогнув одну ногу, другую вытянув прямо, с пистолетом в руке, лежал перед ним Барков. С головы майора упала пилотка, пышные волосы слиплись от крови.

— Когда же его?! — пораженно остановившись над ним, спросил вслух Муравьев.

— Когда же тебя, Михайлыч? Василий Михайлыч! Майор! — крикнул он.

— Напоследок убили, гады! — сказал Соленый. — Я видел, как он упал…

Они оба сняли пилотки над телом Баркова. Батыгин и капитан подходили к ним.

— Вот тебе и Василий Михайлыч! — произнес Муравьев, обращаясь к Батыгину.

Было естественным кинуться к капитану-избавителю, сжать его руку, заплакать от радости. Но горе, объявшее Муравьева, так омрачило этот великий час, что он продолжал, по-прежнему обращаясь к Батыгину:

— И Лешка Любавин убит там, за пулеметом. Хотел поднять, вынести — сил не хватило, — пояснил он, как бы признаваясь в какой-то вине. — Муравьев! — назвал он себя, подняв глаза на спасителя и пожав капитану руку.

— Как ваше бывшее звание? — спросил капитан.

— Бывшее?! — с трудом переспросил Муравьев и почувствовал, что усталость его совсем одолела на этом тяжелом слове, которое будто ударило по голове. — Бывшее — полковой комиссар! — произнес он так медленно, расставляя слова, будто ворочал большие камни.

— Семеныч, ты ранен?! — воскликнул Батыгин и подхватил его под руку.

— Нет, я… ничего, — успокоил его Муравьев, уже ободрившись.

Но капитан пристально и задумчиво посмотрел в лицо Муравьева и вдруг понял весь смысл им же самим произнесенных слов. Он покраснел от смущения.

— С победой вас, товарищ полковой комиссар! — произнес он дружески горячо. — С победой и долгожданной свободой!

— Спасибо тебе, товарищ капитан! Тебе и твоим бойцам, а в вашем лице и всему народу! — ответил ему Муравьев.

Они обнялись…

…В дальних блоках безоружные лагерники — резерв обороны — карабкались из щелей укрытия и из окопов, нестройными толпами бежали на магистраль. Непривычные к бегу, они останавливались чуть отдышаться и опять торопливо шагали, размахивая полами вытертых шинелей, меченных желтой и красной краской, другие бежали в полосатых лазаретных пиджачишках, сдергивали с лишайных голов засаленные пилотки, тянулись на магистраль и по магистрали — к воротам.

— Красная Армия! Товарищи! Братцы! Красная Армия! — кричали сиплые голоса счастливцев, которые, задыхаясь, первыми добежали сюда.

Сотни голосов подхватывали «ура».