Пропавшие без вести

В рядах своего взвода Иван Балашов по земле проклятой фашистской Германии бежал за танком в наступление на гитлеровских палачей. Когда он падал в канавку, ему казалось, что он задохнется, не встанет, но поднимались товарищи, и вместе с другими вскакивал и он. Вокруг кричали «ура», кричал и он, и легких хватило для крика, и ему даже показалось, что стало легче бежать, когда он выпустил первую очередь из автомата в спины спасающихся бегством черных и серых мундиров…

И вот теперь, под ярким утренним солнцем, красноармейцы без строя, гурьбой, шли к воротам ТБЦ, окруженные тесной толпой бывших пленников. Балашов шел с другими, усталый, но полный чувством победы…

На них наседали, теснили, хватали за руки, целовали, заглядывали им в лица.

— Построить роту! — прозвучала команда.

— Становись!

Толпа бывших пленных отхлынула, освобождая место для построения.

Иван стал в строй своего отделения. Строился взвод, строилась рота.

— Смир-но!..

— …Фашистские палачи получили приказ уничтожить лагерь советских военнопленных. Красная Армия вовремя подоспела. Лагерь смерти освобожден из фашистской неволи, тысячи наших советских людей спасены и вернутся на родину. Задание командования выполнено… Роте расположиться для обороны занятого рубежа и очистки окрестностей от последних фашистов, — слышал Иван отчетливый голос капитана. Но не все слова доходили до его сознания.

Он стоял в строю, среди красноармейцев, а вокруг толпились тысячи бывших пленников ТБЦ. Задние напирали на передних — всем им хотелось быть ближе к освободителям. Сколько знакомых лиц! Но Иван не видел Машуты. Где же Машута? Где она? Он растерянно перебегал глазами с лица на лицо, пока не понял, что в толпе вообще нет женщин.

— …Охрана территории самого лагеря и охрана порядка в лагере доверяется вооруженному отряду бывших военнопленных, — продолжал капитан. — Командиры взводов, ко мне! — властно позвал он.

В толпе, окружавшей роту, Балашов увидал Батыгина, Маслова, Женю Славинского, Волжака…

— Смир-рно-о! — раздалась команда.

Капитан еще что-то громко сказал, но Иван не слыхал его слов: он в это время заметил на носилках, с которыми шли санитары, безжизненное лицо Павлика. Он видел, как Женя Славинский рванулся к Самохину из толпы.

— Балашов, ко мне! — приказал командир взвода.

Иван шагнул из рядов, подбежал к командиру. Лейтенант взглянул на часы:

— На два часа, до восьми ноль-ноль, можете быть свободны. Идите побудьте с друзьями.

— Слушаюсь, два часа, до восьми ноль-ноль, быть свободным, — повторил Балашов и услыхал, как в толпе бывших пленников кто-то ахнул и как прошел говор.

«Узнали меня!» — подумал Иван, но он продолжал стоять «смирно», глядя в лицо командира.

— Вольно, — сказал командир. Он тепло и по-дружески улыбнулся. — Рад, Балашов? — спросил он.

— Еще бы, товарищ лейтенант! Знаете, как… у меня ведь невеста тут… — Иван захлебнулся словом, зажмурился и крутнул головой, не сдержав слезы радостного волнения.

— Ну, идите, идите! — Командир еще раз взглянул на часы.

— Взвод, напра-ву! — услышал Иван его голос уже у себя за спиной.

Он шагнул к толпе пленных.

— Товарищ фельдшер!

— Иван!..

— Здорово, Ванюша! — радостно закричали вокруг.

— Да это же старшой из карантина! А объявили — повешен!

— Балашо-ов! Вот так штука!

— Ива-ан!

Его тесно сжимали со всех сторон, целовали.

Тут были близкие и друзья, а среди них и едва знакомые люди, однако не было между ними различия в радости, в теплоте, в счастье прижаться в объятии. Рыжий Антон, Славинский, «Базиль», Соленый, Василий-матрос окружили его.

И вдруг, едва видная за плечами мужчин, с силой протискавшись между ними, вырвалась из толпы и кинулась Балашову на шею маленькая Наташа.

— Карантиныч! Неужто ты?! В форме, в погонах… Какой ты красивый! Голубчик!.. Значит, они тебя не повесили…

Она целовала его в щеки, в глаза, в губы, едва доставая, повиснув на шее.

— Наташа! А где же Машута? — спросил Иван. — Маша где?

Она испуганно разняла свои тоненькие, детские руки и широко, во внезапном страхе, в растерянности, открыла глаза, глядя на него снизу вверх.

— Машута?! А ты… разве ты не знаешь? — жалобно пролепетала она.

— Да она же в тот день, как его увезли в гестапо… — сказал рядом женский голос.

Иван взглянул на лицо говорившей женщины, и вдруг оно поплыло, задрожало, как будто в воде. Он не узнал ее, да и зачем узнавать! Он все понял…

— Умерла? — произнес Балашов и не услышал сам своего голоса за каким-то туманом, который затмил глаза и набился в уши.

Емельян опускался куда-то в сладкую темноту, из которой до него доносились отрывистые слова:

— Пинцет, говорю! Зонд! Свети ближе!.. Тампоны! Еще тампоны! Бойчук, следи за раствором!

Голос врача доходил до Баграмова будто откуда-то издалека, и все уже утонуло, ушло, растворилось. Но вот барак содрогнулся от взрыва, со звоном посыпались где-то рядом стекла.

— А ты бы под стол залез! — явственно услыхал вдруг Баграмов злые слова Куценко. — Раненого держи! Клава, эфир! Да свету же больше, черт вас… военные люди! — строго сказал Куценко. — За пульсом следи…