Пропавшие наши сердца

Да чтобы я… Чиж проглатывает конец фразы. Да я бы ни за что! И, как бы в доказательство своей искренности, добавляет: мою лучшую подругу Сэди тоже забрали из семьи.

Долгое потрясенное молчание.

Ты знал Сэди? – спрашивает библиотекарша.

Тут Чижа осеняет: ну конечно! Она ведь каждый день после школы забегала в библиотеку, хоть на минутку.

Мы с ней разговаривали, продолжает библиотекарша. Если ребенок вот так приходит один, его трудно не заметить.

В душе у Чижа пробуждается надежда, захлестывает горячей волной.

Так вот куда она делась? – восклицает Чиж. Вы ее отправили домой? К маме с папой?

Но библиотекарша качает головой: мне не удалось узнать, где ее родители. Никто не смог ничего выяснить, известно только, что по прежнему адресу они больше не живут. А потом и Сэди взяла да пропала.

Она молча смотрит на Чижа, и взгляд ее лучится теплом, добротой. И как же это хорошо, невероятно хорошо, говорить о Сэди с человеком, который был с ней знаком, делиться воспоминаниями.

Вот что, говорит библиотекарша, в Нью-Йорк я отправить тебя не могу. И не знаю, кто бы мог. Но кое-что могу сделать.

Она ведет его обратно в хранилище и протягивает толстую красно-коричневую папку. А там бледно-голубые столбцы расписаний, целые страницы.

Здесь расписания и маршруты поездов, объясняет она. А вот в этой папке – автобусные. На вокзале можно пойти в кассу, но есть еще и билетные автоматы, на случай, если тебе не нужны лишние расспросы.

Спасибо, только и может сказать Чиж.

Она улыбается: говорю же, это моя работа. Информация. Я передаю знания, помогаю людям искать то, что нужно.

Она протягивает Чижу раскрытую папку.

А как этими знаниями распорядиться, добавляет она, каждый решает сам.

В понедельник утром Чиж выходит из комнаты, а папа уже ждет с портфелем в руке. Учебники Чиж спрятал под одеяло, вместо них в школьном рюкзаке у него сменная одежда, зубная щетка и все его сбережения. Вся мелочь, что он подбирал на тротуарах, все обеденные деньги, сэкономленные в дни, когда он не ходил в буфет, а сидел в школьном дворе и думал. Если верить расписаниям в библиотеке, как раз должно хватить на билет до Манхэттена. Нужный автобус отходит в десять, времени хоть отбавляй.

Лифт наконец починили, но вниз он едет медленно, со скрипом, весь ходуном так и ходит. В зеркальных стенах тянется вдаль бесконечный коридор с отражениями Чижа и папы.

Чиж ждет, когда лифт минует шестой этаж.

И объявляет: я забыл обед.

Ной, сколько раз тебе повторять!

Лифт, скрипнув, останавливается, за дверями – вестибюль общежития. В окна бьет солнечный свет, такой яркий, что Чиж чувствует себя букашкой, распластанной на стекле под микроскопом. Папа, конечно, по лицу поймет, что он соврал. Но папа лишь со вздохом смотрит на часы: в девять у нас совещание, некогда тебя дожидаться. Возвращайся наверх, возьми обед – и бегом в школу. Не задерживайся, понял?

Чиж, кивнув, снова вызывает лифт, а папа разворачивается к выходу. Но когда Чиж видит его спину – такую родную, в стареньком коричневом пальто, – у него перехватывает горло.

Папа, окликает Чиж; папа оборачивается и чуть слышно ахает, когда Чиж бросается к нему на шею.

Что это на тебя нашло? – удивляется он. Я думал, ты уже большой.

Но это он не всерьез – он крепко обнимает Чижа, а Чиж зарывается лицом в папино шерстяное пальто, пропыленное, уютное. Его вдруг тянет рассказать папе все, позвать его: поехали со мной, вместе ее найдем. Но папа его ни за что бы не отпустил и уж тем более не поехал бы с ним. Если уж ехать, то придется одному.

Пока, папа, говорит Чиж, и папа, махнув ему на прощанье, уходит.

Вернувшись на последний этаж, Чиж вбегает в квартиру, подлетает к окну. Юркнув за занавеску, смотрит вниз, на небольшой травянистый дворик. Вот он, папа, – темное пятнышко, уже у ворот.

Он столько раз смотрел, как папа пересекает двор – в метель, когда в школе занятия отменяли, а библиотека работала. Стоял у окна и ждал, когда внизу покажется папа, пройдет тропинкой через двор и исчезнет из виду. Зимой папины следы на снегу казались ему чудом. Ну и пусть вблизи это просто ямки с неровными краями, но отсюда, из окна десятого этажа, они кажутся изящными, опрятными. Прекрасными, устремленными к цели. Словно тонкая строчка на белоснежном покрывале; камушки вдоль дороги к дому, указатели пути. Все-таки утешение знать, что можно спуститься во двор, пройти по папиным следам и найти его, где бы он ни был.

Чиж смотрит на сиротливую фигуру в коричневом пальто: вот папа укутался поплотнее, защищаясь от студеного осеннего ветра, и вышел из ворот. Снег еще не выпал, следов не остается, и спустя миг папа исчезает из виду, и ничто не напоминает о том, что он здесь проходил. Чижу невыносимо грустно при мысли, что можно пройти бесследно, исчезнуть, ничего после себя не оставив. И никто о тебе не вспомнит. Броситься бы вниз по лестнице, повторить папин невидимый путь, след в след. Чиж прижимает пальцы к холодному стеклу, как будто если надавить посильнее, то оно отодвинется и очутишься в воздухе, над двором.

Когда мама с ним прощалась, он даже головы не поднял.