Пропавшие наши сердца

Маргарет бросается к Чижу, обнимает, берет в ладони его лицо, потому что невыносимо вспоминать, как он был в опасности, представлять, что ему снова будет грозить опасность, тем более по ее вине. Много лет назад она и Итан дали друг другу слово, и она его сдержит, чего бы это ни стоило. Она на все готова, лишь бы уберечь сына.

Да только… Только Чиж в ее объятиях каменеет, потом высвобождается.

Но… – говорит он.

И хмурит брови.

Маргарет хорошо знакомо это выражение лица, потому что сама она хмурится так же – когда у собеседника слово расходится с делом. Точно так же хмурилась и ее мать, и бабушка, а теперь она видит то же самое на лице у сына. Нежданное наследство.

Чиж, начинает она, ты для меня – самое дорогое. Брошу я это дело. Не стану рисковать, вот и все.

Но ты же говорила, начинает Чиж, но тут же умолкает, и Маргарет слышит все его невысказанные вопросы. Но как же все те дети? Сэди и другие? И их родные? Разве не потому ты ушла?

Мы обязательно найдем способ им помочь, говорит Маргарет. Что-нибудь придумаем. Не знаю что, но более безопасное.

В голове роятся смутные, бестолковые планы.

Как-нибудь да выкрутимся, говорит она. Придумаем, как не разлучаться, где укрыться. Может быть, папа сможет жить с нами. Доми могла бы помочь. Вот было бы здорово – правда, Чиж?

Маргарет и сама чувствует, что заговаривается. Она хватает Чижа за руки, словно один из них тонет и надо удержаться на плаву. Так они и стоят друг к другу вплотную в тесном коридоре, где жарко и душно от их дыхания, так и говорят шепотом, а кажется, будто кричат. Ей хочется одного – не отпускать его.

Теперь это все неважно, шепчет она.

Но, даже не договорив, видит, как мрачнеет его лицо, в глазах тлеют угольки. «Ты же все понимаешь, как ты можешь отказаться?» – вопрошает его взгляд.

Значит, это все неважно, спрашивает Чиж, раз это не с нами?

И Маргарет чувствует: поздно его разубеждать, ведь он уже знает правду.

Чиж, начинает она, но видит в его лице жестокое разочарование, и все, что она хотела сказать, рассыпается, точно песок.

Ты обманщица, говорит Чиж.

И, поколебавшись, все-таки продолжает: ты ужасная мать.

Маргарет вздрагивает, отшатывается и Чиж – как от пощечины. Лицо его, словно зеркало, отражает ее лицо: ноздри подрагивают и раздуваются, глаза красные, воспаленные. Чиж вдруг отталкивает ее и пускается бегом вверх по лестнице, но Маргарет не бежит следом. Она выжата и опустошена, словно ее весь день выворачивало наизнанку.

В темноте Чиж забывается беспокойным сном.

Сны он видит путаные, сумбурные. Сломанные ржавые машины, бесформенные груды запчастей. Пузырьки чернил трескаются у него в руках, и по ладоням разливается водянистая синева. Ему велят подпереть плечом здание, и если он отойдет, оно рухнет. Он поймал змею, посадил в наволочку, и она извивается внутри, а выпустить негде. В последнем сне, за секунду до пробуждения, он стоит среди других детей, чувствует их тепло, дыхание, запах их кожи. Но ни один с ним не заговаривает, даже не смотрит в его сторону. Потянешься к ним, а они молча отходят, будто бесшумно расступаются волны. И смотрят они куда угодно, только не на него, – на свои перепачканные ладони, через плечо, в безоблачное небо.

Чиж в испуге просыпается, зарывается поглубже в спальник, натягивает его до подбородка. Теперь он вспомнил все: крышечки, патрульную машину, ссору. Все, что мама ему рассказала за эти два дня, все причины ее ухода из дома, – и как легко она от всего этого отмахнулась. Он вспоминает, как они с папой жили без нее, как тосковали по ней. Еще недавно он что угодно отдал бы, все на свете, лишь бы ее вернуть.

Ничего не видно, ни лучика света из коридора. Он прислушивается, рядом ли мама, – нет, тихо, даже незамолкающий уличный шум и тот приглушен. Мама где-то здесь, но Чиж не помнит, как попасть к ней в комнату, не знает даже, найдет ли в кромешной тьме выход из дома. Ему кажется, будто он совсем один.

Тишину за затемненными окнами прорезает вой сирены, все ближе, потом дальше, стих. Единственный признак жизни во внешнем мире. Чиж протыкает пальцем дырочку в пленке на окне, расковыривает пошире. Наклонившись, приникает к ней глазом.

Он ожидает увидеть снаружи лишь черноту, но видит слепящий огненный узор. Окна домов как искристая мозаика. Море света, огненный прибой омывает его фонтаном брызг. За каждым из светлых окон – люди: моют посуду, читают, работают и не ведают, что он, Чиж, есть на свете. От мысли о том, что вокруг столько людей, кружится голова, охватывает ужас. Миллионы, миллиарды людей, и ни один из них не знает о нем, никому до него нет дела. Чиж заслоняет ладонью дыру в пленке, однако свет все равно просачивается, жжет руку. Чиж сворачивается клубком в спальнике, накрывшись с головой, но от этого не легче.

Из горла рвется крик, который он сдерживал так долго, что сила его подобна землетрясению. Это слово он не произносил несколько лет.

Мама, зовет он, вскочив с постели, а тьма будто обвивает ему лодыжки, не пускает дальше.