Пропавшие в Эдеме

Несколько дней спустя Ори отвезла Матана в интернат. Он был против того, чтобы это делала я. Когда я посмотрела из окна на отъезжающую машину, мне подумалось: жила-была семья – и вот ее нет.

Дан прервал со мной связь. После того как его вызвали на допрос в полицию, он отправил мне короткое письмо по мейлу: «Мы не сможем больше встречаться. Извини».

И все. На мой ответ – «Жаль, но я тебя понимаю», – он не откликнулся.

Если судить по его страничке в «Фейсбуке», его семья стала еще семейнее, чем раньше, и время от времени он постит фотографии, как они путешествуют по всяким местам в Израиле. А значит, либо то, что происходило в Холоне, так там и осталось, либо его жена предпочла простить мужа ради их печального ребенка.

Уже девять месяцев у меня не было интимных отношений. Меня даже никто не обнимал.

Кроме Ори.

Приезжая на выходные из армии[124], она бросает свой баул на пол, чтобы были свободными обе руки, и тогда мы долго-долго обнимаемся, потому что, когда скучаешь друг без друга и еще грустишь по тому, кого больше нет, необходимо утешение.

Она договаривается с подружками на поздний вечер, чтобы у нас с ней было время вместе поужинать, а потом полистать фотографии. Она снимает альбомы с полок, садится на диван в гостиной, вытягивает вперед свои длиннющие ноги и включает ноутбук, а я сажусь рядом, и вместе мы смотрим на фотографии Офера разных лет и ищем тайные знаки.

– Мама, тебе не кажется, что на этой фотке он чуток под кайфом?

Скажи, на последнем дне рождения он действительно был грустный или это просто дурацкое освещение?

В субботу она спит допоздна, так что я успеваю довезти до ворот интерната пакеты с пирожками для Матана и вернуться, а когда она просыпается, ее уже ждет шакшука, как ее раньше готовил Офер: много лука, красного перца, нарезанного дольками, брынзы и немного аджики. Я не обольщаюсь, копия не дотягивает до оригинала, и знаю, что, если бы Матан был за столом с нами, Ори бросила бы на него быстрый взгляд, который выражал бы именно это. Но сейчас за столом только мы с ней, и поэтому она съедает все, собирает с тарелки соус кусочком халы и каждый раз говорит: мама, сегодня у тебя получилось особенно вкусно.

После шакшуки мы читаем рассказы из блога. Ори уверена, что в этих рассказах скрыты какие-то знаки и что если мы будем читать их по-настоящему внимательно, то расшифруем код, который в них спрятан, и тогда узнаем, что же произошло с Офером.

Я так не считаю. Это всего лишь рассказы, а не книга Зогар[125]. Но я пытаюсь следовать за Ори и ее «открытиями».

Рассказ № 32 она прочитала мне вслух.

ВНУТРЕННЯЯ ПАНТЕРА

Выздоровев, Цийон всячески пытался снова стать пантерой, как раньше: бегал, занимался альпинизмом, нырял, ездил на велосипеде, не ездил на велосипеде, пробовал снова играть в теннис, пробовал завязать с теннисом и перейти в бадминтон, пробовал все, что мог попробовать, пока не понял, что он должен принять эту напасть как данность: в определенном возрасте тело, увы, теряет гибкость.

Но душа – нет.

Наша душа, как научил Цийона последний год его жизни, достаточно гибкая.

Она всегда готова устремиться в неизвестность, мы только должны быть готовы рискнуть.

Она всегда, всегда может сказать «да». Новой любви, новой музыке, шансу, что расставлены не все точки.

Прочитав мне этот рассказ, Ори потащила меня в Библейский зоопарк в Иерусалиме[126]. «Почему папа выбрал имя Цийон? – рассуждала она. – Он отправляет нас в Иерусалим![127] А где в Иерусалиме есть пантеры? Только в Библейском зоопарке!»