Пропавшие

И мне никогда не приходит в голову, ни разу, что я ошибалась. Я снова не поняла свою мать.

Не оставь меня?

Не совсем так.

Нет. Оставь меня.

Так гораздо больше смысла.

Глава 18

У полицейского рядом с домом Шефердов скучающий вид. Он укрылся под вишней в садике перед домом, но дождь все равно потоками стекает по его форме с проблесковыми нашивками и с верхушки шлема. Представители средств массовой информации в основном обратились к более интересным событиям. Но кое-где стояли машины с запотевшими окнами, и из них вели наблюдение.

При свете дня я разглядела подробности, которые не заметила во время предыдущего визита, — лужайка изрыта и истоптана ногами многочисленных посетителей. Я на секунду остановилась и посмотрела через ворота, прежде чем повернуть к своей машине.

— Сара!

Я сразу же поняла, кто это, еще даже не посмотрев на Вэлери Уэйд, стоявшую в дверях дома Шефердов и вглядывавшуюся в дождь. Ну надо же. Я совсем забыла, что она здесь. Мне только недоставало, чтобы она позвонила Викерсу и сообщила о моем визите к дому Шефердов. Мне почему-то показалось, он этого не одобрит.

— Я так и подумала, что это вы, — победоносно возвестила она. — Я выглянула в окно и увидела, что вы здесь стоите. Вам что-то нужно?

Мне нужно было бежать от нее прочь, сесть в свою машину и навсегда уехать из Элмвью, но это оказалось неосуществимо, особенно учитывая состояние моего автомобиля, который по-прежнему нуждался во внимании со стороны Автомобильной ассоциации, чтобы прийти в движение. И мое нежелание объяснять, зачем я нахожусь на улице Шефердов и почему моя машина так долго стояла у их дома, теперь еще больше усилилось. Придется как-то выкручиваться. Кроме того, мне хотелось кое-что сказать Шефердам. У меня никогда не будет лучшей возможности. Все складывалось как по заказу.

Я миновала ворота и пошла по дорожке, ощущая, что полицейский наблюдает за мной из-за ветвей.

— Я хотела спросить, можно ли пообщаться с Шефердами. У меня не было возможности поговорить с ними о случившемся с Дженни, и… ну, просто мне очень хотелось бы.

Позади Вэлери в доме кто-то двигался, и я услышала негромкий разговор, но со своего места слов не разобрала. Вэлери посторонилась.

— Хорошо. Входите, Сара.

В прихожей я вдруг засмущалась и занялась поисками места, куда могла бы пристроить свой зонт, с которого текла вода, и повесить куртку. Здесь стоял сильный, до головной боли неприятный аромат лилий, но примешивавшийся запах застоявшейся воды давал понять, что они уже тронуты тлением. Я нашла, откуда шел запах — от затейливой аранжировки рядом с телефоном. Мясистые белые цветы пожухли, дойдя до стадии увядания, их лепестки вывернулись. Никто не потрудился снять целлофан, так и поставив их в вазу.

— Хотите чаю? — спросила Вэлери и, когда я кивнула, направилась в кухню, оставив меня в неведении, куда идти. Я оглянулась, осматриваясь, и замерла, когда повернулась к лестнице. На второй снизу ступеньке сидел Майкл Шеферд, пристроив руки на коленях. Повернув к себе ладони, он несколько секунд изучал их, потом безвольно опустил. Когда он посмотрел в мою сторону, меня снова поразили его угольно-черные глаза. Они все так же пылали беспощадным напряжением, но теперь это были последние языки пламени, почти догоревшего. Выглядел он измученным, но нисколько при этом не ослабевшим; самоуверенность и сила, которые я отметила раньше, переплавились в чистую решимость выстоять. Я снова поймала себя на мысли о своем отце, пытаясь понять, был ли он таким же сильным, как человек, сидящий передо мной, или же пал духом.

— Что вам нужно? — Его голос прозвучал хрипло, как будто в последнее время Шеферд больше молчал.

— Я хотела поговорить с вами и с миссис Шеферд, — с трудом сохраняя спокойствие, сдержанно произнесла я. — Я… ну, я, вероятно, лучше многих понимаю, что вы испытываете. И мне хотелось бы кое-что вам сказать. Мне кажется, вам следует это знать.

— В самом деле? — Тон его, лишенный любопытства, был, однако, оскорбительным, полным сарказма. Щеки у меня вспыхнули, и я прикусила губу. Он вздохнул, но поднялся. — Тогда давайте поговорим.

Я прошла за ним в гостиную, повсюду наблюдая признаки жестокого и безвозвратного крушения благополучной жизни, целью которой было все большее благосостояние и престиж. Везде, где можно, стояли и висели фотографии Дженни: на пони, в балетной пачке, в купальном костюме, — со всеми внешними атрибутами ребенка среднего класса, который ни в чем не знает нужды. Они дали ей все возможные преимущества, все мыслимые привилегии, которые могли иметь ее подруги по более зажиточному окружению. Я смотрела на фотографии, на улыбку Дженни и думала о том, что никто из нас ее не знал. Несмотря на все ставшее мне известным о ее тайной жизни, я нисколько в ней не разобралась. Я знала, что она сделала, но понять почему, не могла ни я, ни, полагаю, все остальные. Теперь у нас оставалась только ложь Дэнни Кина.