Пропавшие

Мама издает невнятный, слабый звук. Глаза ее закрыты, она покачивается на стуле. Я огибаю стол и становлюсь рядом, прислоняюсь к ней. Она кажется мне легкой, хрупкой, словно я могу ее разбить. Я наваливаюсь на нее как козленок, но она не реагирует.

— Что вы от нас хотите? — спрашивает папа.

— Мы хотим, чтобы вы рассказали о Чарли перед камерой. Мы хотим показать его в обрамлении семьи — возможно, семейные фотографии, где есть и он. Нам нужно дать средствам массовой информации другие его фотографии, а также пригласить сюда съемочную группу, чтобы заснять вашу семью. Всех троих.

Я подпрыгиваю, дрожа от возбуждения при мысли, что появлюсь на телеэкране. И расплываюсь в широкой улыбке, которую не могу сдержать. Я надеюсь, меня увидят мои одноклассницы.

— Я не хочу, чтобы она в этом участвовала.

Я не совсем понимаю, что подразумевает мама. Затем все сидящие за столом смотрят на меня.

— Я знаю, вы хотите защитить свою дочь от огласки, но это очень, очень важно, миссис Барнс, — с серьезным лицом говорит полицейский.

Мама поджимает губы в тонкую линию.

— Мне кажется, ей не стоит появляться на телеэкране.

Она не хочет, чтобы я появилась на телеэкране, поскольку знает, как сильно я этого желаю. Она не хочет для меня ничего хорошего, так как я этого не заслуживаю. У меня так дрожат колени, что я с трудом удерживаюсь на ногах.

— Но, мама… — начинаю я.

Вмешивается папа:

— Лора, нам придется это сделать.

Она ему не отвечает, только качает головой, глядя на стиснутые, безостановочно двигающиеся на коленях руки. Ее лицо замкнуто, ничего не выражает.

Отец делает новую попытку:

— Нам придется это сделать. Ради Чарли.

Он постоянно это говорит. Поешь ради Чарли. Поговори с полицией ради Чарли. Отдохни ради Чарли. Это единственное, на что она не может ответить отказом.

Съемочная группа размещает свое оборудование в саду. Они говорят нам, где сесть и что делать. Я сижу с родителями, оборки моего любимого платья пенятся между ними. Мы делаем вид, будто рассматриваем альбом с фотографиями — Чарли-младенец, потом он уже ходит, вот он с красным трехколесным велосипедом, который я узнаю. Я тоже на нем ездила. Он все еще стоит в садовом сарае, хотя краска теперь облупилась.

Я жду первого снимка со мной, где Чарли наклоняется над краем кроватки, чтобы посмотреть на меня. Я точно знаю, на какой он странице. Я много раз его разглядывала, пытаясь узнать свои черты в этом круглом краснолицем свертке в одеяле, с высунувшейся пухлой ручкой. Мама медленно переворачивает страницы, чересчур медленно, то и дело останавливаясь, чтобы вздохнуть. Поднимая на нее глаза, я вижу ее лицо, искаженное страданием.

Из-за камеры доносится:

— А теперь, Сара, положи руку на руку мамы.

Я повинуюсь, мягко похлопывая ее по руке. Кожа у мамы холодная на ощупь, хотя мы сидим под палящим дневным солнцем. Она убирает руку, словно я ее обожгла. Впервые я понимаю, что никогда не смогу ее утешить. Никогда не смогу сделать счастливой. Меня никогда не будет достаточно.

И тогда без предупреждения приходят слезы. Я сижу и плачу навзрыд, так, точно никогда не перестану. В вечерних новостях это выглядит, будто я плачу из-за Чарли. Только я знаю, что оплакиваю себя.

Глава 5

Во втором часу дня Энди Блейк пришел в школьную канцелярию, куда засадила меня за работу Элейн, — учить-то все равно оказалось некого. Мои коллеги скрывались в учительской, наверстывая бумажную работу. То же самое планировала и я. Но мне не повезло, я натолкнулась на Элейн, а кроме того, я не сумела найти предлог для отказа в помощи, но вообще-то я была не против. Вскрывая почту и отвечая на телефонные звонки, нельзя сказать, чтобы я переутомилась. На самом деле единственным минусом стало присутствие Дженет, школьного секретаря. Истощенная женщина пятидесяти с небольшим лет, Дженет балансировала на грани нервного срыва все время, что я работала в Эджвортской школе. От нее и в обычных-то обстоятельствах не было никакой пользы, в нынешней же ситуации она вообще ничего не делала, а только рассказывала о своих медицинских проблемах, прошлых и настоящих, и плакала. Едва я вошла в кабинет и увидела ее воспаленные веки и покрасневший нос, как поняла, слушать ее не стоит. Мне вполне успешно удалось отключиться, удалившись в собственный мир, механически разбираясь тем временем с грудой «макулатурной» почты и телефонными сообщениями. Сортировка того и другого оказала терапевтический эффект. Монолог Дженет струился где-то на заднем плане, непрерывный как река, и если не вслушиваться в слова, то он, можно сказать, почти успокаивал.

Когда дверь открылась и появилась голова Блейка, мне потребовалась секунда, чтобы вернуться к реальности. Дженет говорила:

— Поэтому я, конечно, сразу же поняла, что это было выпадение, поскольку такое случалось и раньше… Могу я вам помочь?

Он улыбнулся ей, на полную мощность включив обаяние.

— Не сейчас, уважаемая. Я пришел к мисс Финч.