Пропавшие

Шеферды отстали ненамного, находясь в компании викария. Дайана Шеферд, похоже, не осознавала, где находится, оглядываясь вокруг с застывшей полуулыбкой. Ее муж ступал тяжело, опустив голову. За время, прошедшее со дня исчезновения Дженни, он сильно похудел, и одежда болталась на нем. Воротничок рубашки стал слишком свободным, но оделся Шеферд элегантно; для этого человека внешность была важна, и даже в горе он подумал о том, чтобы одеться подобающе. Следом за ними шла Вэлери, она лишь немного, уступая обстоятельствам, смягчила свою важную походку, говорящую о ее самомнении. А у дверей стоял Блейк. Разумеется, он находился здесь. Занял место у выхода, рядом с коллегами. Прислонившись к стене и сложив руки в классической позе футболистов, они стояли с отстраненным видом, будто происходящее их совсем не касалось, но их взгляды скользили по лицам собравшихся. Мне стало интересно, что они ищут, и в этот момент Блейк поймал мой взгляд. Он на миллиметр поднял бровь, и я резко отвернулась и уставилась перед собой, смутившись, что меня застукали за пристальным разглядыванием. В этот момент молодой викарий начал вступительную проповедь. Она несколько не соответствовала теме церемонии, что, по-видимому, явилось неожиданностью не только для всех нас, но и для него самого. Между бессвязными фразами кадык у него подпрыгивал. Говоря категорически не по существу, он барахтался, запутываясь все больше и больше.

— Ибо какое утешение без Бога? И что может быть с Богом, как не утешение, утешение Богом и от Бога. То утешение, которое… Кто единый истинный Бог. И Дженнифер пребывает с Богом, в святости небес, одна из Его детей, как и все мы… и для ее семьи это должно быть утешением. Должно быть утешением, потому что…

Он зашуршал страницами, отыскивая в них ответ, и, не найдя ни завершения хода своим рассуждениям, ни новой мысли, которую можно было бы развить, сдался и несколько неуклюже представил школьный хор. Девочки запели громкую и вдохновенную интерпретацию гимна «Будь моим зрением». Я невидящим взглядом смотрела в сборник церковных гимнов, не читая слова, а гадая, молилась ли перед смертью Дженни и оказались ли услышаны ее молитвы.

Сказать, что во время службы я была рассеянна, — значит ничего не сказать. Зазвучал голос Элейн — подходящие к случаю слова из «Екклесиаста», произносимые с размеренными модуляциями, — и я отвлеклась, разглядывая изящные сводчатые потолки над головой и готическую арку, ведущую в трансепт. В голову лезли разные мысли, и я позволила им крутиться там, толком на них не сосредоточиваясь.

Но кто-то сосредоточился на мне. Когда вместе со всеми присутствующими я встала, чтобы пропеть «Господь пастырь мой», то, лениво обернувшись, столкнулась взглядом с Джеффом, который таращился на меня. Как только наши глаза встретились, он поднял руку, сжимая невидимый стакан, и наклонил ее — универсальный знак «не хочешь ли выпить?». Я обескураживающе нахмурилась и склонилась над сборником гимнов, словно никогда раньше не читала этого псалма.

Когда замерли последние звуки органа, викарий наклонился и отцепил микрофон от стойки. Тот выдал несколько залпов статического треска и вой обратной связи, пока присутствующие с каменными лицами наблюдали за возней викария. Он снова завел бесконечную путаную проповедь-экспромт, как видно, совсем непродуманную, и я снова отвлеклась.

— А теперь я приглашаю всех одноклассниц Дженнифер выйти к алтарю и спеть заключительный гимн, — задыхаясь, произнес он нараспев и стал ждать, пока подойдут со всех концов церкви девочки. Они казались смущенными, и каждая медлила, чтобы не подойти к алтарю первой. Часть девочек уже достигли своего взрослого роста и выглядели старше своих сверстниц из-за одежды и внешности — распрямленные волосы, эмо-макияж. Но были и такие, которые держались за детскую миловидность и хрупкость, как это делала Дженни, худенькие девочки с ребяческими личиками. Все они стояли с одинаковым застывшим выражением неловкости.

— Хорошо, если бы все вы взялись за руки… — предложил викарий, и одноклассницы Дженни послушно соединили руки. Руководительница школьного хора деликатно встала перед алтарем и кивнула органисту. За длинной нотой последовали вступительные аккорды к гимну «О, благодать». Девочки знали его назубок. Месяца два назад они выучили его для школьного концерта. Какие эмоции испытывали их родители, глядя на них? Тошнотворный страх при мысли, что в рядах поющих могла отсутствовать их дочь? Возносили втайне благодарность, что этого не произошло? Кто мог упрекнуть их за это?

Под продолжающееся пение Викерс и Вэлери увели Шефердов, прежде чем все остальные успели хотя бы шевельнуться. Я поймала себя на мысли о том, кому именно должна была помочь эта служба. Шеферды удалились такими же потрясенными и павшими духом, как и пришли.