Пропавшие

Оставив зонтик стекать в стойке на церковном крыльце среди частокола других зонтов, я потихоньку вошла в церковь и огляделась. Внутри я не бывала уже давно. Церковь Святого Михаила построили сотни лет назад, но история наложила на нее не слишком сильный отпечаток. На стенах соперничали за место старинные мемориальные доски и памятники давно забытым прихожанам и плакаты, посвященные христианскому милосердию, а также нищете в развивающихся странах. Где-то в семидесятых годах появилось пылающее витражное окно, неуместное на фоне старого серого камня, его окружавшего. В какой-то момент часть левого нефа застеклили, чтобы изолировать на время служб шумных детей от их многострадальных родителей. Но я с удовлетворением отметила, что старые кабинки-исповедальни остались неизменными. На истертом каменном полу, отполированном за века ногами верующих, мои шаги звучали приглушенно, пока я, прихрамывая, шла в правый придел, чтобы найти укромное местечко. Это оказалось нелегко. До начала службы оставалась еще четверть часа, однако ряды были уже почти заполнены.

Среди собравшихся находились родители наших учениц и одноклассниц Дженни, но я прошмыгнула мимо них, прежде чем они меня узнали, быстро, несмотря на свою новую подпрыгивающую походку. Я заготовила ответ на случай, если кто-то спросит, почему я хромаю, но не хотела выставлять себя на слишком пристальное обозрение. Из-за дождя на улице было до того сумрачно, что ситуация больше походила на зимний вечер, а не на раннее лето, и церковь оказалась освещена слабо. Это стало подарком. Я проскользнула в один из первых рядов, сев рядом с двумя пожилыми дамами, увлеченными беседой. Они подвинулись, освобождая для меня место, но больше никак не отреагировали на мое присутствие. Замечательно.

Оглядевшись, я увидела группку своих коллег, они сидели вместе в центральной части церкви и разговаривали. Выглядели они усталыми и несчастными, больше из-за того, что находились здесь по обязанности, а не вследствие глубокой скорби, так мне показалось. С моего места было видно, как они то и дело посматривали на часы, возмущенно морща лбы.

Сама Элейн сидела в первом ряду со своим заместителем, который ради такого случая надел галстук. Элейн сделала прическу и накрасила губы; она явно рассматривала молитвенное собрание как возможность произвести впечатление. Маленькая старая дама рядом со мной держала расписание службы, страничку формата А4; я не взяла его, поскольку оно не попалось мне на глаза, когда я вошла в церковь. Неужели бедной Дженет пришлось одной все это размножать и раскладывать, подумалось мне. Слегка прищурившись, я разобрала: Элейн скажет слово, и выступит школьный хор.

У входа в церковь я прочла вежливое объявление с просьбой к представителям средств массовой информации уважать частную жизнь общины и воздерживаться от посещения службы. Но по крайней мере одна из представительниц этой категории объявление проигнорировала, хотя, должна признать, предлог в виде принадлежности к общине у нее имелся. В третьем ряду по центру церкви сидела Кэрол Шэпли, места перед ней были оставлены для Шефердов. Она обнимала двух подростков, предположительно своих детей, и выглядела абсолютно безобидной, но я видела, как она крутила головой точно сова, чтобы во всех подробностях запомнить обстановку в церкви и прихожан. Она ничего не упустит, эта женщина, и местная газета получит эксклюзивный материал.

У дверей кто-то негромко заговорил. Я вывернула шею с намерением разглядеть происходящее и поняла, что прибыли полиция и Шеферды. Старший инспектор Викерс вел процессию по проходу, как упирающуюся невесту. Садясь, он заметил позади себя журналистку. Та опустила голову и покраснела. Не думаю, будто он что-то сказал ей, возможно, это ему и не требовалось.