Проповедник

Крест победил все другие узоры на луках и автоматах. Повсюду говорили, что те, кто простят друг другу свои грехи, непременно победят врага.

Вместо перспективы гражданской войны перед страной замаячила перспектива теократии.

Поэтому я не очень удивился, когда встретил ван Роширена в замке на Бродячем Перевале, куда меня позвали вместе с Ласси через неделю после праздника Первых Тыкв. Хозяином замка был тот самый князь Шадак, который собирал пошлины с дорог и перевозов и разрядил свой револьвер над ухом Деннера.

Князь собирал оброк с подвластных ему фермеров Кипарисовой долины, а от свободных фермеров, каковым был Ласси, он получал подарки. Как известно, различие между рабами и свободными состоит в том, что рабы платят князьям оброк, а свободные дарят князьям подарки.

Князь Шадак придерживался старинных обычаев. Он выехал встретить мой автомобиль у подножия замка на рыжем в черных носочках коне. Князю уже за шестьдесят: он был весь, как высушенная щепка, отлично держался в седле, и зрачки в его глазах катались, как капли ртути по белому блюдцу. Он был в длинном плаще из темной и пушистой, не отражающей свет ткани, и на голове его сидела шапочка, похожая на петушиный гребень. За его спиной вставали витые зубцы замковой стены. Из-за зубца таращила красный глазок телекамера.

Я вышел из машины и расцеловался с князем, а Ласси, выражая покорность, встал на колени и положил свои руки под его руки.

Пировали в большой зале. В зале было холодно — даже в середине лета толстые стены служили превосходной изоляцией. Зала была разделена на два уровня: наверху, на скамьях, сидели князья и большие люди, а на нижнем сидели местные фермеры и охотники из свободных людей. Рабы в зале не ели, только разносили блюда. Меня посадили слева от князя, а ван Роширена справа. Ласси, из уважения ко мне, посадили с господами.

После третьего кубка я основательно осоловел. Я моргнул и спросил князя:

— Говорят, к вам недавно наведывались гвардейцы. Сам майор Ишеддар учинил обыск. Отчего?

Князь помахал руками.

— Господин Президент узнал, что у меня в замке гостил мой старый приятель Рай Адан.

— Черт знает что, — проговорил я. — А если бы народ так же мало уважал правителей?

Князь Шадак взял большой серебряный кубок, украшенный плохо ограненными рубинами, и стал лакать из него пальмовое вино.

Ван Роширен, улыбаясь, глядел на него. Шадак вылез из кубка и сказал:

— Я хотел бы стать христианином.

— Так станьте же им, — промолвил ван Роширен. — Христос любит вас.

— На мне слишком много преступлений, чтобы Христос меня любил, — проговорил князь.

— Я не сказал, что Христос любит ваши преступления, — ответил ван Роширен, — я сказал, что он любит вас.

— Ван Роширен хороший человек, — сказал князь.

— Я пьян, — сказал я, — а вы не хотите стать христианином.

— Откуда вы знаете, — сказал князь, — что я хочу?

— Вы, — сказал я, — надеетесь, что Президент, узнав о вашей дружбе с ван Роширеном, пожалует вам земли по другую сторону Оранжевой горы, чтобы вы были ему лучшим другом, чем ван Роширен.

— Вы думаете, — спросил ван Роширен, — Президент не может стать христианином?

— Кто вам сказал, — возразил я, — что Президент не может стать христианином? Он станет магометанином, буддистом или почитателем Митры, он станет кем угодно, если это поможет ему в его власти. Он станет христианином и провозгласит крестовый поход против полковника. А если полковник тоже станет христианином, он отыщет во взглядах полковника ереси и провозгласит крестовый поход против еретика. Что вы будете делать, проповедник, когда Президент станет христианином? Благословлять его на крестовый поход?

Это была слишком долгая речь. Она отняла все мои силы. Я моргнул в последний раз, уронил голову на блюдо и заснул.

Утром я проснулся с головной болью. Выглянул в узкое окно и увидел на дворе ван Роширена. Тот толковал со слугами и рассказывал им какую-то притчу. Он размахивал руками и бегал по двору. Ласси стоял в толпе и слушал проповедника.

Когда он закончил, я спустился вниз и спросил, к чему вчера пришли они с князем. Ван Роширен ответил:

— Князь хочет креститься.

— Я уже высказал все, — ответил я, — что думаю по этому поводу.

— Вы по-прежнему не верите, — промолвил он, — что Бог принесет этой стране мир?

— Назовите мне хоть одного правителя, — сказал я, — который добровольно отрекся от власти и ушел служить Богу.

— Вообще-то, — сказал осторожно ван Роширен, — когда на Земле еще были христиане, все правители добровольно отрекались от власти и уходили служить Богу.

Я вытаращил глаза.

— У них была такая привычка: принимать постриг перед смертью. Так что, например, я мог бы сказать, что все византийские императоры отрекались от престола и уходили в монастырь.

— Это называется ханжеством, а не верой, — сказал я, — и это доказывает, что власть была им дороже души.