Прорицатель

Фригийцев было много, они все прибывали, но Калхас не боялся их количества, ибо неприятель совершал самоубийственный маневр. Зажатый между слонами и ударными всадниками стратега-автократора, он неминуемо должен был погибнуть. Стиснув поводья, готовые в любой момент атаковать, гетайры ели глазами длинную безмолвную колонну, двигавшуюся в какой-то сотне шагов от них. Удивительно — лица врагов были совершенно спокойны.

То, что произошло вслед за этим, напоминало бред сумасшедшего. Антигоновцы направили удар головы своей колонны против гвардии Певкеста. Персы подняли было луки, но затем, подчиняясь какому-то приказу, опустили оружие, развернули коней и, сверкая драгоценностями, обратились в бегство.

Прежде, чем гетайры поняли, что случилось, бегство охватило большую часть левого крыла. Сатрапы удирали, некоторые отряды даже не скрестили оружия с врагом. Ретирада Певкеста убийственно подействовала на всех. В одно мгновение Эвмен оказался отрезан от пехоты и с двух сторон охвачен превосходящими силами.

— Негодяй! — только и произнес стратег, глядя на спины удаляющихся персов.

Замешательство гетайров было недолгим. Единственное, что оставалось сейчас делать — это пробиваться к слонам. Пробиваться в надежде на удачливость Дотима и Гифасиса.

Гетайрия нанесла удар как одно большое тело. Перепончатые шлемы подались назад, расступаясь словно глина под кулаком гончара. Их лошади наскакивали друг на друга, грызлись, а пронзенные сариссами всадники падали. Раздался восторженный клич «Элелей!»— это «царские юноши» врубились в ряды фригийцев и, щедро оплачивая молодой кровью каждый шаг, стремились не отстать от гетайров. За их головами были видны тяжкие взмахи сагарисс: значит, и черные варвары не поддались панике.

На какое-то время Калхас почувствовал себя лишним среди гетайров. Они не подпускали фригийцев на то расстояние, где пастух мог бы пустить в дело меч. Они работали слаженно и просто. Вдох — рука с тяжелым копьем отводится назад. Выдох — и широкое жало сариссы распарывает грудь, живот, бедро новой жертвы. Вскоре сариссы до половины оказались черны от крови, а Калхас не видел, чтобы кто-либо из гетайров был даже ранен. Мерно, короткими рывками отряд пробивался вперед.

Однако постепенно делать это становилось все сложнее. Среди перепончатых шлемов появились гладкие круглые каски фессалийцев. Стало так тесно, что лошади хрипели, отчаянно пытаясь вырваться из давки, а мертвым было некуда падать. Сариссы вязли в этой человеческой массе, вырывать их обратно оказалось так же тяжко, как вытаскивать ноги из болота.

Фессалийцы и македоняне с алыми гребнями, вооруженные такими же сариссами, что и гетайры, стали доставать эвменцев. Копья оставляли широкие, ужасные раны, а в этой тесноте от них невозможно было увернуться. Эвмен что-то кричал, пытаясь перекрыть шум битвы, и указывал мечом за свою спину.

Гетайры поняли его. Они подались назад, выбираясь из ловушки. Вокруг Калхаса стало свободнее, но тут же в освободившееся пространство хлынули антигоновцы. Строй оказался нарушен, стена сарисс больше не сдерживала неприятеля. Гетайрам пришлось взяться за мечи, и сражение превратилось во множество единоборств, где уже никто не думал о сплочении.

Клинки злобно пели, сталкиваясь друг с другом. Наточенные, начищенные, в первое мгновение они сверкали, щедро разбрасывая вокруг солнечные блики. Но затем потемнели, окунувшись в пыль и кровь. Звуки стали глуше, свирепее. Настало то время, когда сражающиеся забыли о времени, забыли обо всем, кроме туго натянутой струны клинка, сливавшегося с рукой, кроме будоражащей тяжести щита, да неясных теней, пляшущих перед глазами. Эти тени грозили синеватой, раздирающей плоть смертью, их нужно было поразить первым. Почти бесформенные, но невероятно быстрые, тени появлялись со всех сторон, и меч сам устремлялся к ним. Он был живым существом, владыкой тела, самой его чувствительной и разумной частью.

Калхас все видел, все слышал, но ни в чем не отдавал себе отчета. Только надсадный скрип металла, скользящего вдоль металла, да тяжкие удары о щит, да мягкий, почти не ощущаемый хруст разрываемой плоти имели теперь роль. Где-то впереди бился легкий и ловкий Эвмен. Он хотел сойтись с Антигоном лицом к лицу и несколько раз вызывал криком того на поединок. Но вражеский вождь хоронился за спинами своих воинов. Справа, слева, со спины стратега прикрывали телохранители; волны сражающихся то приближали Калхаса к нему, то разбрасывали их в стороны. Неясно было, кто побеждает; такие схватки либо продолжаются до тех пор, пока последние силы не покинут последнего бойца, либо все решает случайность, неожиданная паника, страх, который порой охватывает сердца даже сильнейшего противника.