Пророчества о войне. Письма Сталину

Собрались мои друзья-художники – Кончаловский, Машков, Лентулов, Якулов. Прознав, что будет Шаляпин, в студию пришли знакомые со всей округи. Все суетились в ожидании Федора Ивановича. Добыли и приготовили пять зайцев! Но Шаляпин очень запаздывал, и за ужин сели, не дождавшись его. Когда от зайцев остались одни косточки, появился Федор Иванович. Он с комическим сожалением посмотрел на ворох костей и с шутливой грустью сказал: «Братцы, это же не зайцы, а мечта о зайцах!» Все же кое-что собрали, и пиршество продолжалось уже с Шаляпиным. Впопыхах спирт налили в бутылку из-под керосина. Шаляпин выпил стаканчик и сказал вопросительно:

– Керосином попахивает. Не сгорим?

Начался веселый разговор. Сыпались шутки, остроты. Потом, конечно, стали просить Федора Ивановича спеть. В кругу друзей Шаляпин никогда не заставлял себя долго уговаривать. Под аккомпанемент своего приятеля Кенемана он спел «Сомнение». Пел «Пророка», «Блоху», «Титулярного советника», «Вдоль по Питерской».

Народ все прибывал. Наконец вся мастерская оказалась набита народом, люди стояли в сенях и снаружи.

И вдруг мощный хор голосов, будто сговорившись, закричал: «Федор Иванович, «Дубинушку»!» Когда он запел, мы все подхватили. Было необычайное волнение и воодушевление. Радовались, кричали: «Ура, Шаляпин! Ура, Федор Иванович!» А «управитель» дома дядя Григорий Карасев пришел в полный восторг и, легши у ног Федора Ивановича, тоже кричал «ура» и со слезой в голосе признавался: «Ну вот, теперь я видел и слышал поистине великого артиста. Спасибо, Федор Иванович, никогда вас не забуду!»

Шаляпин развеселился. Увидев мою двухрядку, топнул, подбоченясь: «Эх, люблю гармошку!» Иван Иванович Бедняков заиграл «Барыню». Федор Иванович пустился в пляс и так выразительно жестикулировал, что всех привел в восторг.

Помню, через несколько дней после описанного вечера «с зайцами» Шаляпин зашел ко мне в мастерскую. Авдотья Карасева поставила нам самовар. Кто-то из моих близких шепнул Шаляпину, что Авдотья очень хорошо поет русские песни. Скромная женщина смутилась, долго отказывалась, но наконец запела. Нужно было видеть, с каким вниманием слушал Шаляпин Авдотью Сергеевну, спевшую «Потеряла я колечко, потеряла я любовь». И очень скоро в концерте Федора Ивановича впервые прозвучала эта песня…

Лидия Федоровна сказала:

– Чудный рассказ. Повторите его, пожалуйста, папе, когда встретитесь в Нью-Йорке. Он сейчас там.

Наутро следующего парижского дня вместе с Викторией Петровной Кончаловской, которая жила во Франции с 1910 года и преподавала в Сорбонне русскую литературу, отправились в музей Родена и пробыли там целый день. Я воочию убедился в масштабах им содеянного: сотни скульптур, тысячи рисунков, гравюр…

Современники называли его фантастом и мечтателем, а он, недовольный их легкомыслием, коротко возражал: «Я реалист».

Конечно, прав Роден! Его могучие, вдохновенные произведения реалистичны. В самых дерзких своих фантазиях он исходил из совершенного знания натуры. А постоянным учителем считал природу.

Одухотворенная стихия стремительного движения плоти и духа – это то, что было послушно чутким, умным пальцам Родена.

Мимолетное чувство, нюанс искрометного танца он преобразует в вечное искусство. Стихийный поток жизни не застывает, а продолжает бурлить в бронзе, исполнен страсти и напряжения в мраморе великого мастера.

…Парижская жизнь всего-то была два дня. Друзья проводили нас в Шербур, откуда после трехдневного карантина на гигантском теплоходе «Олимпик» мы отплыли в Америку.

По своему обыкновению я все время проводил на палубе. Могуч, красив Атлантический океан. Когда задувал свежий ветер, из края в край, наперерез кораблю, шли большие волны, но это была сущая мелочь для великана «Олимпика».

По вечерам на палубах музыка, танцы. В ресторане широкий ассортимент блюд. Настолько широкий, что глаза разбегаются. Питание входит в стоимость билета.

Какой-то русский попик, эмигрирующий в Америку, видать, наголодавшийся в бедственные годы всероссийской засухи, решился пройтись по всей программе. Ему невдомек, что если в меню с десяток первых и дюжина вторых блюд, то надо выбрать одно первое и одно второе. Добрых пятнадцать минут ведет с ним переговоры на языке жестов и пяти европейских языках корабельный официант.

– Какой вам суп?

– Подавайте все, что есть, по порядку. Пожалуйста, без обмана.

Официант пытается втолковать попику, что меню дает выбор, но попик крепко стоит на своем.

…Вот и гавань Нью-Йорка. Небоскребы Манхэттена. «Свобода» с факелом в руке. Налево – Эйлис-Айленд, остров слез. Остров, на котором выдерживают подозрительных, не внушающих доверия солидной Америке пассажиров. Население прибывшего корабля делится пополам. Одни вглядываются в близящиеся громады зданий самого большого города Америки, другие с опаской взирают на остров заточения.

Я глядел на небоскребы с нескрываемым интересом. Но вот позади суета встречи и устройства в гостинице.

Евгений Сомов – племянник художника Константина Андреевича Сомова – ведет «новобранцев» на выставку. Она открылась без нас.