Пророчество Асклетариона

– Я буду делать вид, что верю… А ты делай вид, что говоришь правду. Вот и вся обоюдная приятность.

– Ладно, слушай, – кивнул он. – О такой работе ты еще пять лет и не мечтала…

– О какой? – перебила она.

– О такой, о работе проводницы… Не перебивай.

Она, не скрывая снисходительной улыбки, кивнула.

– Не мечтала, конечно…

– Ты мечтала о дальних странах, прекрасных городах, коралловых островах и решила поступать на географический факультет вашего педа. Так?

Она перестала улыбаться, тихо сказала:

– Ну, допустим…

– И после школы подала документы на естественно-географический, готовилась четно, и твоё окошко до глубокой ночи светилось Надеждой… Но на бюджетное отделение не добрала одного бала… Дома с деньгами, сколько ты себя помнила, всегда была проблема номер один. Отец твой, потомственный железнодорожник, был сокращен по штату, спился и уже больше никогда официально нигде не работал.

– Не спился, а заболел… – поправила она.

– Заболел… Но больше уже он никогда по утрам не ходил в депо на работу. Пробавлялся случайными заработками. Так?

– Так…

– Мама много лет отработала в бригаде обходчиков, ходила по путям до последнего, пока не назначили ей грошовую пенсию… Жить на эти деньги даже в бараке МПС стало еще тяжелей. Чтобы учиться на платном отделении университета, не было и речи. И тогда…

– Стой, Звездочет, погоди… – остановила она импровизацию Максима и отвернулась к черному окну, за которым пробегали неясные ночные тени и редкие желтые огни. – Дальше я сама…

Художник кивнул.

– И тогда мама пошла в приёмную комиссию… Она не знала, куда нужно идти, чтобы умолить этих серьёзных умных людей и разжалобить… Ей сказали, что нужно дойти до проректора, какого-то солидного пузатого дядьку, который «мог решить всё». Мама нашла его, протянула узелочек, который тот положил на стол и начала просить со слезами…

Люба прервала свой рассказ и всхлипнула, пряча мокрые глаза от свалившегося на её голову безбилетника.

– Она так унижалась, так просила этого человека, чтобы он простил тот недобранный бал, но он не внял просьбам…

Люба повернулась к нему.

– И тогда мама развязала узелок, и на сто проректора посыпались ее единственные богатства – золотое обручальное кольцо и пара золотых сережек с зелеными камушками…

– Этого было так мало…

– Тот институтский начальник брезгливо отодвинул наше богатство и сказал, что если сию минуту она не покинет его кабинет, то он вызовет охрану.

Люба взяла печенюшку и раскрошила ее руками, глядя, как падают крошки на скатерть с черным штампом «РЖД» из её маленького кулачка.

– В ломбарде нам за эти мамины несметные сокровища дали три тысячи рублей… Вот и вс, прошептала она.

Максиму стало жаль проводницу. Обычная история стала страшна своей привычной обыденностью. Никакой трагедии. Жизнь как жизнь… Чтобы что-то сказать, он сказал фразу из своего любимого романа, которая когда-то казалась ему высшей правдой свободного человека:

– Никогда и ничего не просите у сильных мира сего. Придет время, и они всё дадут вам сами…

– Черта с два! – вдруг взорвалась Люба. – Вот здесь ты соврал, Звездочет! Никогда не отдавали и не отдадут сами! Проси – не проси.

6

Домициан возлежал на террасе в своем Альбанском поместье с записками Тиберия в руках. Кроме этих «гениальных указов» Тиберия, он уже давно вообще ничего не читал, хотя речь его не была лишена изящности. Да и когда при пожаре 80 года в Риме погибли библиотеки, он не пожалел денег на их восстановление. Однако ни знакомства с историей, с поэзией и лучшими произведениями писателей Рима он не обнаруживал никогда.

С утра императора мучила изжога. Он знал: если не пересилить себя и не встать, то жжение в желудке только усилится. Домициан прервал чтение и позвал спальника Парфения.

– Готовь носилки! И прикажи, чтобы захватили мой любимый лук и стрелы. Да газелей на лужок выпустили порезвее, не как в прошлый раз.

– Слушаюсь, государь, – поклонился Парфений.

– «Слушаюсь, государь!..» – передразнил своего спальника Домициан. – Твой словарь состоит из двадцати слов, не богаче, чем у моего попугая. Ты бы, Парфений, читал бы, что ли, побольше…

– Я всю вашу книгу о красоте и уходе за волосами проштудировал… – не поднимая глаз, проговорил спальник.

– Проштудировал он… Слова-то какие! Никак у германского астролога нахватался.

Император положил книгу на мраморный столик.

– Ну, и помогла она, книга моя, тебе?

– Еще как! – радостно воскликнул Парфений, трогая редкие волосы на продолговатой, похожей на огурец голове. – Я стал красивее!

Домициан усмехнулся:

– Хотел бы я, Пафений, стать таким же красавцем, каким ты сам себе кажешься…

Цезарь засмеялся, жестом прогоняя спальника с террасы исполнять его приказание.

– Да пусть снарядят походные носилки, на которых я участвую в сражениях! – бросил он вдогон Парфению.