Пророчество не лжёт (СИ)

Она поняла, чего от неё потребуется и пообещала постараться, в конце-концов это просто игра, которая закончится по возвращению на Корусант. Но было ещё одно — она полетит без Энакина и ей придётся объяснить ему своё отсутсвие неопределённое время. А ведь они поругались, так глупо и так нелепо. Она уже раскаивалась, что налетела на него из-за этих гонок, следовало согласиться, лишь только убедившись в том, что за ним присмотрят. Но как всегда поспешила и показала себя ужасным учителем, не способным адекватно объяснить ученику, в чем он конкретно неправ. Придётся сделать это сейчас, второпях, боясь опоздать на миссию, когда его обида уже возможно пустила корни и он может просто не захотеть её слушать. Стало нестерпимо горько, ведь этот мальчик всем сердцем провязан к ней, готов почти на любые подвиги, чтобы она не пострадала или просто была довольна. Это ощущалось с детства, с первой же встречи на Шили, когда они купались на озере. А этот их полет по ночному Корусанту? А то, как он лишился руки, спасая её и вчера самостоятельно помог задержать преступника. И всё только с одной целью — чтобы она увидела, чтобы она поняла каков он на самом деле, что она зря думает о нем как о ребёнка. Талантливом, способном, но ребёнке! И сегодня лишь подтвердила его подозрения насчёт себя в её глазах. Стало ещё тяжелее. Асока, минуя столовую и свою комнату, прошла в жилище ученика, дверь которого оказалась незапертой, гонимая одним желанием — попросить у него прощение и пообещать никогда больше не допускать в его адрес подобных мыслей и высказываний. Но адресовались эти слова лишь мрачной тишине цвета бордовых наглухо задвинутых штор и пахнущей полировочным средством для металла, на ощупь такой же, как смятое покрывало на кровати, на которое Асока свалилась лицом вниз, совершенно обессиленная. Она так измучилась от своих мыслей, что не думая больше ни о чем, глухо разрыдалась, почти как в детстве, пытаясь излить хотя бы часть жгущего сердце раскаяния. Покрывало сминалось под её руками, слезы катились на него, оставляя темные пятна, и вот уже скоро Асока была уверена, что никуда сегодня не полетит, что прямо сейчас встанет и пойдёт в Совет, просить разрешение присоединится к миссии позже, а то и вовсе заменить себя кем-то другим. Мало ли в Ордене молодых Рыцарей помимо неё. Да, точно, так она и сделает, а весь сегодняшний день проведёт вместе с Энакином, пойдёт с ним куда-нибудь, да хоть на эти самые гонки, будь они трижды неладны, или прогуляются по Корусанту, а то и просто посидят в Храме и главное поговорят обо всем на свете, о том, что на душе у её ученика и что его мучает. Не зря же он сказал сегодня, что любит её, это явно что-то да значит. Асока вспомнила, что Энакин не раз ей говорил, что она похожа на его маму, которой он давно не видел и внезапно поняла всё, как ей казалось, верно. Он просто скучает по матери и видит в Асоке некого заместителя этой должности и тянется к ней, как к единственному напоминанию о доме. И вслед за этим пониманием в голове Асоки сложилось новое решение — она попросит у Совета разрешение и они с Энакином полетят на Шили, чтобы он мог увидеть маму и любимого кота, ведь в отличии от неё, у него ещё была такая возможность. Подумав так, тогрута села на кровати и вытерев слезы краем покрывала, хотела уже встать, но вдруг нащупала под ним что-то шуршащее и через секунду извлекла на поверхность смятый листок бумаги, наспех откуда-то вырванный. На нем неровным почерком Скайуокера стояло несколько слов, вчитавшись в смысл которых, Тано постепенно, хотя и стремительно сменила своё настроение и поменяла изначальный план, разбив его на осколки из которых в секунду склеила новый — грубый, острый и радикальный, щетинившийся отбитыми краями былого душевного порыва.

«Асока! Я любил тебя! Любил давно и всем сердцем! Ты для меня была всем! Самым дорогим и любимым существом! Но сегодня я понял, как ты относишься ко мне, это перевернуло всё. Знай, Асока, теперь ситуация изменилась. Асока, знай, теперь я просто ненавижу тебя и хочу, чтобы ты умерла!»

— Хочу, чтобы ты умерла — прошептала Тано одними губами. Недавней сентементальности как не бывало, напротив, стало стыдно за неё просто до боли в глазах. А она тут собиралась прощение у него просить! Дура! Вот так есть настоящая дура! Асока встала и вытерев остатки слез, решительно вышла из комнаты.