Пророчица

Симон признавался, что, слушая эти откровения Жигунова, он чуть не свалился без чувств со стула, — его чистая, можно сказать, интеллигентная и высокодоходная работа с червонцами внезапно превратилась в кровавую бойню (он помнил громкое дело Сатуновских), которой не предвиделось конца и из которой для него лично был единственный выход — смерть. Либо вышка, если поймают, либо — если удастся справиться с Антоном — Жигунов пришьет: не в его интересах оставлять в живых подельника при таких обстоятельствах, а терять ему уже нечего. Симона охватила паника и дикая злоба на своего бывшего дружбана и компаньона: «Подвел меня под расстрел, гад!» И тут же мелькнула мысль: «Выбора нет — или он меня, или я его». А в следующую минуту Жигунов, получив по голове тяжелой пепельницей, уже лежал у стола без движения. Когда с самым страшным было покончено, Симон тщательнейшим образом обыскал комнаты — надо было непременно найти червонцы (здесь они, в доме, где же им быть), чтобы на следствии слово золото даже не прозвучало и не навело на мысль о зубных протезах. Это ему удалось, но провозился он очень долго — уже рассветало. Надо было уходить, однако оставалась нерешенная проблема с «пацаном». Хорошо бы покончить с ней сейчас же — Симона теперь уже ничто не могло остановить, он уже перешел черту, и отступать ему было некуда, — но как это сделать? Для этого предстояло как-то проникнуть без шума и драки в комнату Антона, но на пути лежал чертов Витя, и неясно было, насколько крепко он спит, да и ранняя пташка Калерия могла уже вот-вот проснуться. Пока вступивший на кровавый путь Симон раздумывал, стоит ли ему продолжить начатое прямо сейчас или лучше скрыться и сделать это в более удобных условиях, он услышал как зашелестела в коридоре проснувшаяся соседка. Не успел он порадоваться, что выждал, а не полез через окно на глазах Калерии, как из-за шторы увидел, что она сама вылезает в окно. Преступник знал о ее ежедневных пробежках, и у него в голове мелькнула счастливая мысль об открывшейся ему возможности одномоментно решить проблему с Антоном и в то же время отвести подозрения от себя. Использовав именно ту маленькую хитрость, при выполнении которой я воображал себя зайчиком, Симон одним ударом убивал сразу двух зайцев: исключал естественное предположение о проникновении в дом кого-то чужого, а тем самым снимал с себя подозрения, и тут же подставлял следствию Антона в качестве убийцы Жигуновых. Причем положение подозреваемого парня оказывалось безвыходным: чем больше бы он рассказывал о своих обвинениях в адрес убитого, тем туже сжималась бы петля на его собственной шее. Остроумный был мерзавец, этот техник-стоматолог, а я никогда бы этого на него не подумал — при встречах в коридоре он производил впечатление туповатого, самодовольного барыги. А вот на тебе — оказался совсем другим, всё же чужая душа — потемки (и с Антоном я впал в иллюзию, и с этим типом — тоже). Вполне возможно, уловка хладнокровного и сообразительного убийцы сработала бы, и если не привела бы Антона под расстрел, то могла оставить его под подозрением в тяжком преступлении на всю оставшуюся жизнь. Но моя сыщицкая (достойная самого Шерлока Холмса) мысль — и здесь я могу взять впечатляющий реванш за свою позорную подверженность иллюзиям — стала на пути хитроумного злодея и разрушила его коварный план. Правда, читатель может усомниться в этом и сказать, что это — еще одна моя иллюзия, а на деле следователь и без моей помощи разоблачил бы Симона. Тут мне возразить нечего: я уже говорил, что ничего не знаю о том, какими путями шло следствие и к каким самостоятельным выводам пришла милиция в этом деле. Однако никто не может помешать мне толковать события в свою пользу и рассказывать более доверчивым читателям о своем сыщицком мастерстве — мне есть чем гордиться, и я не собираюсь от этого отказываться.

В своем последнем слове убийца признавался в совершенных преступлениях и не просил снисхождения. Главным своим грехом он считал убийство ни в чем не повинной Веры Игнатьевны, в то время как расправу с Жигуновым он оправдывал, как единственную возможную в его положении меру самозащиты. «Я не мог рассчитывать на то, что Жигунов меня пощадит, — сказал Симон, — зверь он был, а потому и умер, как скотина на бойне».

Суд закончился смертным приговором убийце. Его помощница отделалась, можно сказать, несколькими годами тюрьмы — ее активное участие в операциях с золотом суду доказать не удалось.

Эпилог