На развилке мы отвернули от реки и вошли в проход между двумя старинными двухэтажными домами. От времени они посерели. Стены растрескались, облетела штукатурка, кровоточила кирпичом кладка. Зияли пустыми глазницами окна, пугали чёрными дырами обвалившиеся крыши. Молчаливая, не дышащая даже шорохами развалина. Лишь сладковатый запах тлена щекотал ноздри.
— Здесь никто не живёт? — спросила я.
— Простолюдины считают, что в домах обитают призраки. Но если там кто-то и был, медиумы всех выловили, — сухо ответил Кьел.
В хрониках писали, что Нижний город намного древнее Верхнего. Раньше богачи жили здесь, но позже все, кто мог, передвинулись северо-западней, выше по течению Эскенды. Почти как исход из Муспельсхейма: все знают, что стало плохо, но почему — ответить не могут. Время всё дробит и истирает, оставляя только мёртвые остовы медленно гниющих жилищ.
Внутри притаилась просторная площадь, окружённая со всех сторон чернеющими трупами домов. В самом сердце стоял засохший фонтан. Из трещин на бортиках восьмиугольного бассейна и круглой гранитной чаши торчали сухие кусты с жёлтыми цветами камнеломки. Камень оплетало резное кружево лозы, цепей и древних символов-глифов, подобные которым встречались разве что в лабиринте Хельхейма. Я пощупала бороздки: камень будто пульсировал, нагреваясь от моих прикосновений, пел эхом уходящего в тысячелетние дали голоса. Потусторонняя таинственность завораживала, словно здесь рвалась ткань реальности и уносила к звёздным домам небожителей, где в Царстве снов дожидался своего часа Безликий.
— Лайсве! — окликнул Кнут.
Я поднялась на деревянный помост, возведённый специально для нас. Вооружённые до зубов стражники в зелёных сюрко, укрывавших длинные кольчужные рубахи, выстроились с двух сторон от входа, пропуская к нам «добрых гостей».
Выглядели они неправдоподобно опрятно: никакой драной одежды, вони немытых тел и гнилых зубов, заплывших лиц и жутких язв. Мы справлялись об их делах и здоровье, выслушивали неискренние восхваления, раздавали одежду, еду, мелкие вещи первой необходимости и даже медные монеты. Всё проходило чинно-мирно до полудня, когда припекло так сильно, что мы разморились и потеряли бдительность. Под прямыми лучами солнца выступавший из-под черноты времён камень засиял золотистой белизной, окутывая нас яростным светом до рези в глазах. Ветер разгонял запах тлена, принося грозовую свежесть и развевая наши пышные плащи и платья.
Со стороны улицы донёсся грохот вперемежку с лаем. Стражники не успели опомниться, как между ними, стуча по мостовой деревянными колёсами, промчалась тележка, запряжённая двумя блохастыми псинами: высокой чёрной и низкой рыжей с подпалами. На тележке, едва не царапающей мостовую днищем, восседал калека с по-детски маленькими ножками, выставленными на всеобщее обозрение.
Его сопровождала свита отъявленных головорезов. Рты криво ухмылялись, глаза туманила злость, руки яростно сжимали палки. На драку нарываются? Кнут и Кьел подались вперёд. Стражники повернули головы в их сторону, ожидая приказа обнажить оружие.
— Что ж вы так нерадушно встречаете «добрых гостей»? Сами же приглашали всех! — хрипло загнусавил калека, натянул поводки, привязанные к ошейникам собак, и те замерли возле помоста.
Свита двигалась следом, бросая по сторонам волчьи взгляды. Люди боязливо жались к домам. Мысли текли вяло, как будто всё происходило не со мной. Жаль. О поножовщине быстро узнает весь город, репутация будет загублена, а всё, чего добился Жерард, полетит под хвосты этим мешкам с блохами. Вместе с единственным шансом оживить Безликого и спасти мир!
— Чего вылупились? Я тоже благословения хочу и нуждаюсь не меньше, чем те, — калека указал на свои ноги, а потом махнул на отступающую толпу. — Удостойте милости — омойте мои ножки. Может, свершится чудо, и я излечусь?
Потешаясь, он обвёл нас презрительным взглядом.
— Или у вас, как и везде нынче, чудеса только по расписанию для чистеньких и благополучных? Тогда платите дань королю Лелю, властителю всех отверженных Эскендерии!
— Платите! — скандировала свита, стуча палками о мостовую так, что доски помоста жалобно скрипели и вздрагивали.
— Попасть в Нижний город легко — выбраться сложно, — издевался Лелю, с трудом перекрикивая гвалт. Махнул рукой — и все замолкли. — Красавица-белоручка, — он указал на Торми. — Не соблаговолишь помыть мне ножки? Только это уже не плата, а задаток!
Она прижала руку ко рту, борясь с дурнотой, и метнула умоляющий взгляд в Кнута с Кьелом. Они привстали с лавок, чтобы подать сигнал к атаке. Не хочу на это смотреть!
Я решительно поднялась:
— Вас устроит, если я займу её место?
Калека легко выдержал мой взгляд и похабно ухмыльнулся:
— Сама вызываешься? Хм… Храбрость у нас почёте, а ребята?
— Дурость! Дурость! — хором загоготали оборванцы.
Я залпом выпила защищающее от болезней зелье из фляги и взяла тазик с водой, в котором мы мыли руки. Если что, можно будет послать кого-нибудь за чистой водой после.
— Не ходи! — схватил меня за локоть Кьел. — Доктор Пареда бы не одобрил.