Пророк

Первые дни отступления Микаш почти не спал. В войске не роптали из-за его решения, красноклювы поддерживали, старые друзья не забывали похлопать по плечу и справиться, всё ли в порядке. Только вину это никак не утоляло. Он не делился своей болью, продолжая тянуть маршальскую лямку, показывал себя железным, бесчувственным даже. Только бы все шли вперёд, только бы не подвести его хотя бы в этом.

Мелкие стаи горгон и керберов нападали исподтишка, но войско легко их отбивало, не замедляя марша. Спасение было уже так близко. Ночёвка длилась часов шесть. Последний переход, и они попадут в светлые людские земли.

Микаш лежал в своей палатке и вглядывался во тьму, пытаясь отпустить кошмар: ракшасы рвут на ошмётки маршальский плащ, опрокидывается со скалы тонконогий белый конь, и Гэвин гибнет в огне. Почему в огне? Микаш не знал. Только кошмары должны пройти за ночь, а днём — упорный труд — им места нет.

— Мастер Остенский! — громко позвал посыльный.

Микаш схватил меч и выскочил из палатки.

— Демоны идут! Дозорные видели! — кричал Кумез, махая рукой на восток.

— Трубите общую тревогу! Вооружайтесь! — приказывал Микаш, уже мчась туда.

Убьёт! Даже если не убьёт, то погибнет с честью!

Пылала кромка горизонта, выцвечивая ночную синь до сизой зелени. В небе чёрной тучей собиралась стая грифов. Галдели, кружили, словно выглядывая падаль. Но ведь войско ещё живо!

Микаш бежал к ним со всех ног, не понимая, что гнало его так отчаянно. Хлопали мощные крылья, в нос набивался пух, мерное кружение птичьих хороводов завораживало чем-то потусторонним. Золотистый столб света едва не ослепил, пылинки складывались в магический узор, поворачивались и менялись. Показался внутри чёрный силуэт. До него — один шаг. И целая вечность — бездна между ними.

Нет! Микаш рванулся изо всех сил, отчаянным прыжком веры, замахнулся, но остриё поймали ловкие пальцы.

— Тише, это всего лишь я, — миролюбиво сказал голос, который он так жаждал услышать.

Опустошённый, Микаш упал на колени. Тихо звякнул в траве клинок.

— Накажите меня за предательство!

— Какое предательство? Ты же спас войско, я горжусь тобой! — Гэвин протянул ему руку, преодолевая это чудовищное расстояние. — Когда-нибудь ты станешь великим, совершеннейшее из моих творений. Только не плачь, праздник — не время для печалей.

Микаш судорожно выдохнул, сглатывая слёзы. Надо же, не сдержался! Грифов уже и след простыл, исчез столб золотистого света, и только солнце румянилось у горизонта.

— Какой праздник? Мы же проиграли.

— Можно победить, даже проиграв. Идём, я научу тебя. Мы ещё поборемся.

Гэвин впервые улыбнулся настолько искренне и открыто. Микаш снова не сдержался, смеясь над собой и своими глупыми мыслями.

— Так намного лучше! — маршал похлопал его по плечу, когда тот поднялся.

Вместе они побрели навстречу воинству.

Глава 33. Точка невозврата

Малый Совет донимал отчётами, стараясь урезать финансирование. Уже не было секретом, что казна пуста и золота не хватает даже на войну с единоверцами. Будто видения об умирающем мире сбывались. Город мрачнел, увядание и тлен витали даже в свежем весеннем воздухе. А ещё страх, очень много страха, который стал осязаемым даже для тех, кто телепатией не владел.

Со слабаками из своего же племени Сумеречники ощутили ущербность: не могли сражаться и вполовину так же яростно, как с демонами, мучились жалостью и сомнениями. Ошибались и падали под ноги грязных и безграмотных оборванцев, словно колдовство спеленало их, сделав бессильными.

Предательства прошлись по ордену моровым поветрием. Армия маршала Беноччи из-за этого попала в засаду, единоверцы вырезали её под корень. Теперь следили за каждым членом ордена и арестовывали по малейшему подозрению.

Волны непрекращающихся боёв подкатывали близко, захлестнув весь юго-запад Мидгарда и прорвавшись даже северней, в большую и сильную Веломовию. На Авалоре дела обстояли не лучше: священный остров, как саранча, наводнили проповедники, баламутили простой люд, вербовали легковерных, устраивали покушения на знать.

Совет только очнулся. Повсюду возводились эшафоты, частоколом с отрезанными головами обрастали центральные площади, но время безвозвратно ушло.

Нужно было срочно переводить проект в более безопасную и богатую Норикию. Только он спасёт мир, когда ничего уже не останется. Жерард писал письма королю и влиятельным вельможам, прилагал рекомендации, тайно встречался с нужными людьми. Переговоры шли медленно, все требовали результатов. Джурию с Торми можно было смело показывать народу, а вот с Лайсве всё оставалось очень зыбко. Проявления Безликого совершенно не управляемы, даже закономерности вывести не удалось, разве что её странная тяга к черни, стремление помогать нищим и убогим. Мешало ли это? Что служит ей здесь помехой, если раньше, без знаний и особых условий, Безликий приходил к ней по своей воле?