Пророк

Я лежала у него на коленях на лавке открытой летней повозки. На козлах сидел молчаливый кучер и придерживал горячившихся гнедых рысаков. Больше никого тут, к счастью, не было.

— Я… не смогла, — голос сипел и срывался, но мне надо было сказать. — Он душегуб… насильник. Скупал мальчиков… из работных домов и издевался над ними. П-потом кастрировал м-мясницким тесаком. В-вы знали?

— Боги, нет! Мне сказали, что его преступление было тяжким, но чтобы настолько… У него могущественный покровитель, теперь будут проблемы, — Жерард вздохнул и крикнул кучеру, пряча за пазуху флакон с нюхательной солью.

Свистнул бич, кони побежали шустрей, раскачивая борта из стороны в стороны.

— Если бы мы его спасли, он бы принялся за старое, — голос обрёл уверенность, а тело колотила крупная дрожь. — Я не могу так! Если я перестану верить в свою правоту, то никакие ухищрения не приблизят меня к нему!

— Тише, девочка, тише, — Жерард вдавил пальцами точки на моём теле: в ямочке на затылке, слева под ключицей и на позвоночнике у поясницы. Я обмякла, не могла даже пошевелиться, только смотреть в густые ореховые глаза. — Спи. Я поставлю тебя на ноги, и такого больше не повторится, обещаю, — он прижал меня к себе крепче и принялся убаюкивать, как ребёнка. Вдруг усмехнулся с горьковатым привкусом иронии: — Быть может, оно и к лучшему. По крайней мере, нам поверили.

Глава 13. Марш победителей

Болезнь запомнилась урывками. Меня устроили на кушетке в смотровой лаборатории, запеленав в несколько пуховых одеял. Слабость накатила такая, что я не могла пошевелиться.

Все очень переживали. Жерард ухаживал за мной, не оставляя даже ночью. Обычные целительские методы: выплетал пальцами из огня зажжённых свечей сети, укутывая меня ими, сужая звенья, чтобы восстановить силы, прикладывал ладони, обдавая животворным жаром в местах, где оболочка ауры разорвалась. Кнут и Кьел отпаивали противными горькими зельями, отирали от пота. Шандор массажировал жизненно важные точки, мазал снадобьями и эфирными маслами. Девчонки и Густаво по очереди кормили меня жидкими кашами и протёртыми супами.

Лихорадочный бред сменялся апатией. Перед глазами стояли жуткие картины, которые я подсмотрела в голове у осуждённых. Иногда вместо них снился Огненный зверь. Он сражался с мглой, она рвала его на части, заполоняя собой весь мир.

Порой мне казалось, место Жерарда подле моей постели занимал Безликий. На нём был серый мешковатый балахон, а лицо закрывала круглая белая маска, как в театре, с продольными царапинами, выкрашенными в цвет крови. Лишь он, его прикосновения приносили облегчение. Но когда я просыпалась, рядом снова оказывался Жерард.

Ничто не могло длиться вечно, вот и болезнь отступила спустя две недели. Я потихоньку возвращалась к занятиям, хотя домой меня не отпускали. Как-то вечером, когда все уже разошлись, Жерард заглянул ко мне и уселся на стул напротив кушетки.

— Я уже поправилась, на воздухе быстрее сил наберусь, — не выдержала я. — Отпустите меня!

— Конечно. Только пообещай мне, я ведь тебе обещал, — ласково улыбнулся он, и на душе потеплело. — Впредь слушайся меня и веди себя осмотрительно. Я понимаю, ты далеко не всегда можешь контролировать своё естество, но тебе пока ещё рано делать подобные вещи. Твоё тело и разум не выдерживают. Учёба укрепит тебя, но не так быстро. Если мы… — он запнулся. — Если я тебя потеряю, то всё погибнет.

Он провёл по моей щеке указательным пальцем. Слишком много надежд на одну меня. Насколько же легче, когда ты никому не нужен?

— Я буду делать только то, что велит мой бог, — с трудом выдавила из себя.

— Умница. Завтра вернёшься домой, — он поцеловал меня в лоб, затушил свечи и оставил отдыхать.

На следующий день Жерард взялся учить меня отдельно в своём маленьком кабинете. Я проникала в его голову. Чёрными тоннелями раскрывались мыслепотоки: словишь серебряную рыбку — увидишь картину из прошлого, эхом отражаясь от сводов, зашепчут мысли. Я читала Жерарда, пока не доходила до грани. Там мне надо было остановиться — до того, как из носа польётся кровь. Сложно. Большинство занятий заканчивались головной болью, но Жерард заставлял повторять снова и снова:

— У тебя должно выработаться чувство — никогда не пересекать черту, что бы ни происходило вокруг.

Потихоньку получалось всё легче.

Я поражалась выдержке Жерарда. В его мыслях ни разу не промелькнуло ничего постыдного, хотя у каждого должно быть что-то, что бы он хотел скрыть. На ментальные барьеры я не натыкалась, как случалось с Вейасом и Микашем. Впрочем, единственное, что скрывал Микаш, были его чувства ко мне, но они и без того сквозили в каждом его слове и поступке, а после столкновения с пересмешницей он и вовсе перестал таиться. Было немного стыдно, что я не могу ответить ему такой же искренностью.

Жерард же будто отводил мне глаза, да так, что я ничего не замечала. Однажды я спросила об этом.