Пророк

Дома я долго возилась с Микашем: расправляла его впервые надетый костюм и заплетала волосы. С отцом в Ильзаре я напрактиковалась достаточно. Нужно было стянуть всё это колючее безобразие в тугой жгут и свернуть его в пук на затылке. Церемониальная причёска Сумеречников, охотничья гельерка. Раньше считалось, что она усиливает связь с материнской стихией, но потом целители выяснили, что причёска на дар никак не влияет в отличие от мышечного напряжения, особенно в области шеи и головы. Гельерка осталась как символ принадлежности к ордену. Всем, кроме посвящённых рыцарей, запрещалась её носить.

Микаш как всегда молча терпел мои издевательства: расчёска с трудом продиралась сквозь волосы, непослушные пряди приходилось натягивать и скреплять шпильками, чтобы не разлетелись, пока я не закончила.

— Живой? — спросила я.

— Всё прекрасно! — заверил он и сжал мою ладонь.

Я заглянула ему в лицо. За окном раздался шум, и Микаш повернул голову. Яркие лучи летнего солнца осветили его резкий породистый профиль, похожий на те, что чеканили на золотых монетах. Шум стих, и Микаш снова внимательно посмотрел на меня. В его взгляде сквозила мощь горделивая величавость. Из всей молодёжи, которую я знала, он больше всего походил на высокородного статью, мастерством и характером. Чем дороже становилась его одежда и чище лицо, тем отчётливей проступали эти черты. Быть может, когда-нибудь… только я уже вряд ли буду ему нужна.

— Ты опять плачешь!

— Извини, — я смахнула слезинку ладонью прежде, чем это успел сделать он, и отвернулась. — Остался последний штрих.

Я взяла с тумбы шкатулку с жемчугом и вручила ему.

— Надень, это почётная обязанность подарившего мужчины.

Микаш обошёл меня со спины и обернул ожерелье вокруг шеи. Кожу щекотало, пока он возился с застёжкой, влажные губы прикоснулась к мочке уха.

— Ты такая красивая! Слишком… для меня… — бормотал он между поцелуями.

— Не сейчас, мы опоздаем, — я повернулась и поцеловала его в угол челюсти. — Потерпи, потом получишь сладкого столько, сколько хочешь.

Я взглянула в зеркало, в последний раз проверяя, всё ли в порядке. Портной превзошёл себя. Сделать платье таким воздушным, с высокой талией под грудь и длинной, спускающейся каскадами воланов юбкой. Складки выглядели удивительно мягкими, обтекающими фигуру, учитывая, из какой грубой ткани пришлось шить. Тонкая вышивка из вязи голубых цветков обрамляла квадратный вырез, придавая образу чарующую хрупкость. Я взяла Микаша за руку и притянула к себе, чтобы посмотреть на нас вместе. Конечно, это не сверкающие роскошью костюмы высокородных, но для едва получившего звание безземельного рыцаря главное скромность и аккуратность. А этого у нас в достатке.

Солнце уже пряталось за горизонт, не оставив даже багряного шлейфа заката. Пряно пахла летняя ночь, пела стрекотом цикад. Большой Дворец возвышался помпезной белой громадиной, похожей на торт с зелёными и позолоченными завитушками и кремовыми розочками. Вычурный треугольный фронтон по бокам поддерживали складчатые конусы декоративных круглых башен. Зазывно горели большие окна, внизу огороженные балюстрадами, мелькали силуэты людей. Толпа к парадному входу тянулась почти от триумфальной арки, нарядно одетые гости и просто зеваки чинно переминались с ноги на ногу на центральной аллее, огороженной живыми изгородями.

— На тебя все смотрят, — шепнула я, когда мы уже подходили к широкой мраморной лестнице Дворца.

— Я нелепо выгляжу? — вяло удивился Микаш.

— Наоборот, — усмехнулась я. — Молодой Сумеречник, герой военной компании, любимец маршала и просто красавец. Все женщины в тебя влюблены, а мужчины завидуют. Смотри, какие томные взгляды бросают на тебя те дамы.

Микаш скривился:

— Пускай отвернутся!

Я прыснула в кулак.

Наверху, у окружённого колоннадой входа дежурил почётный караул в парадной форме. Нас удостоили лишь мимолётным взглядом и распахнули резные двустворчатые двери. Впереди по узким ковровым дорожкам вышагивали пары, но были и одиночки, и большие шумные компании. На задрапированных бежевым бархатом стенах горели свечи в серебряных канделябрах. Благоухали расставленные в больших напольных вазонах живые розы. С красочных фресок на полотке за посетителями наблюдали знаменитые воины и учёные мужи, из купольных переходов выглядывали шаловливые духи и мелкие божества.

Гости собирались в просторном обеденном зале за большими, расставленными вдоль стен столами. Убранство более мягкое, кремовое, фрески на потолках более мирные — танцующие нимфы и дриады вокруг бога виноделия Эльехо, щедро разливающего из бездонной бочки темно-бордовый напиток. Один из многочисленных сыновей матушки Калтащ, по легенде самый буйный, порой впадающий в такое безумие, что убивает собственную свиту, но про эту его ипостась обычно предпочитают не вспоминать, особенно мужчины.

От деликатесов, сплошь заполонивших белые скатерти, поднимались аппетитные и не очень запахи. Некоторые блюда я не узнавала, некоторые: улитки, мидии, морские гребешки — вызывали дурноту одним своим видом. Я-то к этому привыкла, а каково должно быть Микашу?