Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

— Да-да, представьте себе, — сказал он. — Не думаю, что для Сорэ это такая уж большая радость — переезжать из своей провинции в дом семьи Фурасаку, но тут, видите ли, тонкая ситуация. Конечно же, Эсер Санье приятно плюнуть в лицо своим врагам и отдать сына в мужья женщине, за которой на протяжении десяти лет охотились все женихи Аста Энур. Дескать, двадцать лет назад она, Эсер, сказала своё «фэ» столице и удалилась от двора, но достаточно ей было просто послать сюда своего сынка, как самая главная столичная красавица пала к его ногам. Самолюбие — это такая вещь… — Астанико потеребил свою бородку. — Все самые глупейшие ошибки и самые рискованные авантюры совершаются из самолюбия. А у Эсер Саньи оно величиной в её огромную провинцию, по-другому и не скажешь. Ох, простите, — внезапно смутился он. — Я всё время забываю, что вы с ней родственники. Хотя, насколько я знаю, вы не в слишком хороших отношениях?

— Мы не общаемся, — рассеянно подтвердил Хайнэ, думая о другом. — Я не думаю, что Марик сможет быть счастлива с таким человеком. Он, как и все, обманется той маской, которую она носит, и не увидит её по-настоящему.

— Кто знает, — пожал плечами Астанико. — Мужчина может быть скверен лицом и характером, но если он умеет подарить женщине наслаждение, то любая оторвёт его с руками.

Он усмехнулся и прикрыл глаза, но Хайнэ успел увидеть, как хищно, масляно они заблестели.

Он отвернулся, чтобы скрыть от Главного Астролога своё искривившееся лицо.

Ненависть ко всему плотскому росла и крепла в нём, а мысль о постельных наслаждениях уже не вызывала волнения, как прежде, а только приводила в глухую ярость.

***

Госпожа Илон ответила Хайнэ только через три дня.

«Почему бы нам не встретиться и не поговорить о том, что вас интересует, лично? — писала она. — Двадцать шестого числа этого месяца я собираюсь любоваться поздним листопадом на берегу реки возле Павильона Горьких Слёз, приезжайте и вы туда».

Назначенный день выдался тёплым и ясным, но лёгкое дыхание подступающей зимы уже чувствовалось повсюду.

Хайнэ выбрался из дома впервые после того, что с ним случилось, и теперь передвигался мелкими, осторожными шажками по ковру из разноцветных листьев, часто и глубоко вдыхая морозный утренний воздух, напоенный ароматом прелой земли и первого снега.

Алая Речка — одна из многочисленных небольших речушек, протекавших через нижние ярусы Аста Энур, чтобы влиться за его пределами в полноводную и быструю Сестру Амайи, получила своё имя благодаря чистейшей, прозрачной воде, сквозь которую были видны камни необычного красного цвета, устилавшие её дно.

Была, правда, и другая версия происхождения этого названия: якобы в стародавние времена у одной из жриц, вопреки запрету, был возлюбленный. Об этом узнала её госпожа и повелела убить юношу; он пытался бежать, но его настигли на берегу реки, и с тех пор её волны окрасились в алый цвет его крови…

Хайнэ думал об этой легенде, проезжая в экипаже мимо реки и глядя в её быстрые воды, бегущие куда-то на запад, чтобы однажды, далеко в провинции Канси, слиться с великим океаном.

Хатори укутал его плотнее в подбитую мехом накидку, взял на руки и вынес из экипажа. Хайнэ, свесившись с его плеча, бездумно разглядывал подстывшие за ночь лужицы, подёрнутые искрившейся в лучах солнечного света пеленой. Хатори наступил в одну из них каблуком, и хрупкий лёд пошёл изломанными трещинами, сквозь которые на поверхность хлынула неожиданно тёмная, будто густой отвар, вода.

Павильон Горьких Слёз, название которого имело уже совершенно недвусмысленное отношение к легенде про жрицу и её убитого возлюбленного, стоял на другом берегу реки, и в летние месяцы возле него собиралось довольно много народу, но сейчас он был совершенно пуст.

Не в последнюю очередь потому, что в двадцать шестой день Второго Месяца Ветра во всех храмах начинались церемонии, посвящённые смене времени года.

Странно было, что госпожа Илон, вопреки традициям, отправилась в этот день не в храм, а любоваться природой.

Выглядело это как намеренный вызов обществу, и Хайнэ, с его враждебным отношением к официальной религии, поступок госпожи импонировал, однако против неё говорила жестокость, с которой она отвергла прежнего возлюбленного, и он по-прежнему не знал, как к ней относиться.

Хатори усадил его на скамью в беседке и, завидев вдали приближающийся экипаж, скрылся между кустами.

Госпожа Илон приехала, взяв с собой служанок; одна из них несла тепло закутанную девочку.

— Ну, давайте поговорим о вашем деле, господин Санья, — без лишних предисловий начала она, усевшись напротив него.

Хайнэ почему-то не знал, что сказать. А она и не торопила его, подперев локтём голову и скользя задумчивым взглядом по волнам реки, тихо плескавшимся почти у самой беседки.

— А знаете, откуда произошло название этой реки? — вдруг спросила госпожа Илон, не поворачивая к Хайнэ головы.

— Знаю, — немного смущённо ответил тот, и чувство неловкости, владевшее им, стало чуть меньше. — Я тоже думал об этом несколько минут назад.