Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

«Может, если бы я остался у него в квартале и стал актёром, это было бы лучшим искуплением грехов? — даже мелькнуло у него в голове. — Зато я смог бы видеть Онхонто почти каждый день, хоть издали…»

Но он знал, что врёт сам себе, выдавая желаемое за действительное, и поэтому ехал теперь домой.

День ушёл на то, чтобы рассказать обо всём матери, счастливо вернувшейся уже к тому времени, когда все неприятности были позади; она предложила тотчас же вернуться в Арне, но Хатори, к огромному удивлению брата, отказался.

«Может, он делает это ради меня?..» — мелькнуло у Хайнэ в голове, и он почувствовал себя ещё больше виноватым.

Тем же вечером он попытался исполнить своё намерение быть отныне с братом заботливым и ласковым, и не обижать его — больше никогда.

— Послушай, — сказал он, перебираясь к нему в постель. — Я хотел спросить… тебе совсем не было страшно?

Хатори лежал на спине, и предзакатные отблески, проникавшие сквозь неплотно задёрнутые занавески, ложились на его лицо, напоминая о языках пламени, не так давно охватившего его с ног до головы и оставившего невредимым.

— Нет, не было, — покачал головой он. — Мне было хорошо. Сказать по правде, я никогда в жизни не испытывал ничего подобного.

Хайнэ смотрел на него со смешанным чувством зависти и восхищения.

«Смогу ли я хоть в следующей жизни стать таким же? — думал он. — Ничего не бояться, не обращать внимания на то, что обо мне подумают…»

— В любом случае, это было прекрасно, — пробормотал он, склонившись над Хатори. — Я очень испугался, ты ведь знаешь, но в то же время меня охватило чувство… величия и какой-то нездешней красоты. Ты был прекрасен, — закончил он несколько смущённо.

Хатори, впрочем, остался довольно равнодушен к комплименту.

— Так же прекрасен, как твой господин Прекрасный? — спросил он, криво усмехнувшись.

Значит, никак не мог простить ему то письмо.

— Хатори, Онхонто для меня… — Хайнэ осёкся. — Он для меня воплощение всего самого прекрасного, что есть на земле. Ты понимаешь? Он для меня не друг, не брат. Он — идеал. Самое близкое к Милосердному земное существо. Ревновать к нему так же глупо, как если бы я ревновал тебя… ну, не знаю… например, к твоей матери или жене, если бы они у тебя были.

Хатори ничего не ответил, но Хайнэ почувствовал, что это объяснение его несколько смягчило.

«Вот всё и стало по-прежнему, — подумал он, укладываясь рядом с братом на подушку. — Можно поддаться искушению и сделать вид, что ничего и не было, и что не нужно чего-то менять. Можно было бы, если бы мне не было так больно…»

— Знаешь, мне кажется, что память тесно связана с болью, страданием, — озвучил Хайнэ пришедшую ему в голову мысль. — Если нет боли, то и помнить ничего не нужно.

— Вот как, — сказал Хатори, поглядев на него как-то странно. — А как же счастливые воспоминания? — добавил он, помолчав.

— Но мы ведь предаёмся им лишь в те моменты, когда нам становится плохо, — проговорил Хайнэ задумчиво. — Когда нам хорошо в настоящем, мы меньше всего склонны возвращаться мыслями в прошлое.

— А тебе сейчас хорошо?

— Да, — пробормотал Хайнэ.

И тут же доказал сам себе, что лжёт, вернувшись мыслями в тот день, когда гулял с Онхонто по осеннему саду.

Однажды всё то, что мы так сильно любили, потеряли и ищем в страданиях, вернётся к нам снова, и больше никакая разлука не будет грозить…

«Обрести вас в своём сердце — это значит стать таким же, как вы, — подумал Хайнэ, закрыв глаза. — Но Великая Богиня, есть ли в этой жизни что-нибудь, более невозможное? Мне до вас — целая пропасть, и мне никогда её не преодолеть».

Отчаяние и обречённость в темноте усиливались десятикратно, как будто питаясь ночным полумраком.

Промучившись без сна несколько часов, Хайнэ, в конце концов, выскользнул из постели и подполз к окну.

Он раздвинул занавески и на мгновение замер, очарованный красотой ночного пейзажа.

Взошедшая луна заливала весь сад молочно-белым светом, в мягком свечении которого снег казался голубовато-синим; тёмное небо, показавшееся в прорехе между облаками, было так густо усыпано звёздами, как это бывает только в морозные зимние ночи.

Подождав немного, Хайнэ вернулся в постель и, склонившись над Хатори, дотронулся до его щеки.

— Посмотри, какая красота, — прошептал он.

— Какая ещё красота, — недовольно пробормотал Хатори, приоткрыв глаза. — Сейчас часа три пополуночи, наверное. Спи!

Вот так вот обычно их ссоры и начинались.

«Нет, на самом деле всё это просто, наверное, — подумал Хайнэ, стараясь преодолеть обиду. — Если твоя душа полна злости, обиды, раздражения и других тёмных чувств, то страдания — это единственное, что может их вытеснить. Вот зачем они нужны, и, может, поэтому Милосердный сделал меня уродом. Я ведь уже тогда был злым, сколько я злился на Иннин».

Вытерев слёзы, он опустился на подушку, и Хатори обнял его одной рукой.

***