Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

— Что?! — опешил Хатори, отрываясь от поцелуев. — Почему ты смеёшься?!

— Не знаю, — вымученно улыбнулась Иннин. — Просто это так странно… В прошлый раз мы занимались этим  на каменном полу камеры, а теперь вот — шёлковые простыни.

— Ну, если хочешь, можно всё убрать, включая матрас, — невозмутимо предложил Хатори, уже успевший оправиться от изумления. — И заниматься этим на голых досках.

На Иннин накатил новый приступ хохота, и на этот раз Хатори к ней присоединился.

Так они смеялись ещё несколько минут — а потом к ним вернулась страсть, и была она ничуть не меньше той, что захватила их на сыром полу подземелья.

— Скажи мне, — спросила Иннин позже, лёжа в объятиях Хатори, и осеклась.

— М-м-м? — спросил тот, уже успевший задремать.

Иннин молчала.

— Ну, Иннин, так не честно, — возмутился Хатори. — Ты даже не представляешь, на какую невероятную жертву я пошёл, открыв глаза, а ты теперь не хочешь закончить фразу!

Иннин отвернула голову в сторону.

— Думаешь, это любовь? — спросила она немного отрывисто.

И тут же снова повернулась к нему, не в силах невозмутимо дожидаться ответа.

Даже в темноте она увидела несколько озадаченное выражение его лица.

— Ну, я… — начал было он.

—  Да, ты уже говорил, что любишь меня, — перебила его Иннин. — И всё-таки, я спрашиваю ещё раз. Думаешь, это любовь?

— Не знаю, — сказал Хатори, помолчав. — Наверное, да. Но лучше не спрашивать меня о таких вещах. Хайнэ прав, я не люблю думать, а уж думать о чувствах в особенности. Поэтому ответь на этот вопрос сама.

Иннин вздохнула и прижалась к его голому плечу.

— Мы вряд ли сможем пожениться, — пробормотала она несколько минут спустя. — Официально мы считаемся братом и сестрой, и Даран не выдаст разрешение на такой брак. Кому угодно, но только не мне. Она проклянёт меня, когда узнает.

— Это не важно, — сказал Хатори. — Главное — чтобы мы были вместе. Втроём. Всегда.

Иннин выскользнула из дома на рассвете и пошла во дворец пешком по пустынным, занесённым снегом улицам, подставляя первым лучам солнца разгорячённое лицо.

Так начались их тайные встречи с Хатори, которые продолжались не меньше трёх недель — шесть или семь свиданий, наполненных риском разоблачения и страхом быть застигнутыми, которые, впрочем, только подстёгивали страсть.

«Знали бы они все, где сейчас эта строгая Иннин, которая кричала на всех, кто нарушает правила», — думала Иннин иногда, выгибаясь в объятиях Хатори.

И тут же улыбалась сама себе.

«Зато уж теперь-то Латена бы точно не сказала, что я похожа на Даран».

Она вновь ощутила себя девочкой, которой была когда-то — той маленькой авантюристкой, которая подбивала более робкого брата на отчаянные проделки, побеги из дома и самые смелые эксперименты.

Той, которая спрыгнула однажды со стены Нижнего Города…

Все сомнения, казалось, были отброшены — Иннин жила от свидания до свидания, совершенно позабыв обо всём прочем, но, тем не менее, не торопилась объявлять Даран об уходе из дворца.

«Потом, — думала она, каждый раз холодея. — Я скажу ей потом. Я не обязана торопиться, Хатори меня не заставляет. Он замечательный, такой терпеливый…»

И она улыбалась, возвращаясь от неприятных мыслей к приятным — о том, какой Хатори хороший, добрый, нежный, какой он прекрасный любовник, чья страсть никогда не угасает, а ласки становятся всё более умелыми.

И сам он тоже неизменно возбуждал в ней страсть — чем дальше, тем сильнее.

О, как не правы были все те, кто утверждал, что после первых двух-трёх свиданий страсть любовников неизменно идёт на спад!

В первый день третьего месяца Огня было принято благодарить Богиню за счастье, посланное в любви, а также читать молитвы, в которых испрашивали благоприятного исхода любовных отношений. Иннин ждала этого дня, испытывая странное чувство: она, как жрица, должна была читать у алтаря записки, поданные жителями столицы — просить о чужой любви и благодарить за чужое счастье, в то время как на этот раз с полным правом могла говорить и от собственного имени.

Иннин думала о том, что больше не имеет права выполнять свои обязанности: раз уж она нарушила клятву, то должна уйти — и лучше всего до начала церемоний, чтобы не осквернять Храм своим присутствием.

И никуда не уходила.

Кощунственный вопрос терзал её по ночам.

«Что будет, если я, клятвопреступница, продолжу исполнять свои обязанности жрицы? Поразит ли меня священный гнев Богини? Обязан поразить, но я ведь знаю, что…»

Так прошло время, и в назначенный день Иннин появилась, вместе с другими жрицами, в Храме, одетая в церемониальное белоснежное облачение, которое дозволено было носить лишь невинным.

Она воскурила благовония, положила на алтарь цветы, прочитала молитвы — и ничего не произошло.

Молния не ударила с небес, чтобы покарать дерзкую клятвопреступницу, осмелившуюся прислуживать Богине, будучи уже нечистой.

Иннин не знала, что чувствовать — разочарование или облегчение. С одной стороны, произошедшее в очередной раз подтверждало, что все рассказы о чудесах были ложью, с другой — она могла остаться… Остаться даже после того, что сделала.