— Ну, как я выгляжу? — весело поинтересовался Онхонто, поднимаясь на ноги. — Знаю, что хуже, чем раньше, но всё-таки? Зеркало у меня отобрали, так что я сам не знаю.
Хайнэ смотрел на него, глотая слёзы.
— Красивее всех, как всегда, — выдохнул он. — Но когда вы улыбаетесь, то становитесь особенно… особенно… прекрасны.
— Теперь я обязательно буду улыбаться чаще, — серьёзно сказал Онхонто.
И тут же выполнил своё обещание.
Лицо его осветила улыбка, и небо и земля, верх и низ поменялись местами, и половинки песочных часов перевернулись.
— Я обещал помочь тебе вымыть волосы! — воскликнул Хайнэ с радостью. — У меня огромное количество всяких масел, духов и благовоний. Хатори их не очень любит, но, может, тебе понравится? Есть очень много с розой. А также корица, жасмин, ваниль, чайное дерево, апельсин…
Онхонто мечтательно улыбнулся.
— Да, но сначала нам придётся смыть с тебя этот странный грим, — сказал он. — Не то чтобы он мне не нравился, но…
— А, это! — вспомнил Хайнэ. — Ну да, конечно. Тогда пойдём в купальню?
И они отправились вместе в купальню, где в тёплой прозрачной воде, подсвеченной изумрудным светом, Онхонто смыл с Хайнэ краску, а Хайнэ помог ему вымыть волосы.
***
Несколько дней спустя наступило полнолуние, и под бледно-золотистым, отражённым луной светом Иннин снилась ночь.
Тёмная, южная ночь, пронизанная незнакомыми сладкими ароматами, томным шёпотом листвы, птичьими криками и солёным морским ветром, перемешанным с запахом роз.
Луна, невероятно огромная, как на краю света, и похожая на блюдо из золота, висела очень низко над чёрной гладью воды, пролагая по волнам широкую и светлую лунную дорогу, ведущую за самый горизонт.
По берегу шли двое, мужчина и женщина, и прибой, накатывая, стирал с песка их следы.
— Что бы я ни делал, я не могу забыть о нём, — сказал мужчина, повернувшись к своей спутнице. — Видела ли ты хоть в одном ребёнке высочайших кровей подобную несравненную красоту, Инесс? Я уверен, что нет. Как странно, что мы встретили это прекрасное существо, дитя роз на острове, который полагали необитаемым, но я вижу в этом особый знак.
Инесс, шедшая босиком, остановилась и вдохнула полной грудью солено-сладкий морской воздух. Впервые за долгое время тяжёлая одежда не стесняла её — она была в легчайшей накидке, наброшенной прямо на голое тело, и тело её дышало и растворялось во всём, что было вокруг неё.
— Это плохой знак, Ранко, — сказала она, жестоко и горько улыбаясь. — Этот ребёнок — воплощённое несчастье. Дух любви и смерти, обречённый вызывать любовь и убивать любовью. Я никогда не думала, что встречу подобное существо, и надеюсь, что это встреча станет последней. Он прекрасен, но я бы не пожелала никому из близких мне людей любоваться на эту смертоносную красоту.
— Ты, несомненно, знаешь об этом больше, Инесс, — печально сказал Ранко. — Духи, демоны и божества... А для меня это всего лишь ребёнок, красивый и ласковый. Возможно, это потому, что я и сам хочу детей.
— Ты всегда желаешь невозможного, Ранко, — сказала Инесс, глядя на лунную дорогу.
— И получаю это, — улыбнулся тот. — Например, тебя.
Губы Инесс изогнулись в насмешливой улыбке.