Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

Разумеется, Энсенте Халией был он сам, калека, ни разу в жизни не видевший обнажённой женщины, не говоря уж о чём-то большем. Болезнь отняла у него возможность удовлетворить свои желания, однако не отняла самих желаний — и то смутное волнение, которое он однажды  испытал при виде подкинутых ему эротических картинок, преследовало его снова и снова, тщетное, бесплодное.

Тело его оставалось холодным, равнодушным и бессильным, зато в голове множились жаркие, страстные фантазии, и изливать их оставалось только на бумагу.

Этим Хайнэ и занимался все семь лет, и ему никогда бы даже не пришло в голову рассказать кому-то о своих постыдных тайных мечтах, а уж, тем более, выставить их на всеобщее обозрение, если бы однажды не вмешался Хатори.

Вот как это произошло — в тот самый день, когда до провинции Арне долетело известие о предстоящей свадьбе наследной принцессы с прекрасным чужеземцем.

Стояло раннее лето, самый конец первого месяца Огня. Листва на деревьях ещё была клейкой, нежно-зелёной, воздух — напоенным ароматом бесчисленных цветов. Птицы как будто с ума сошли от сладких запахов и заливисто пели с утра до вечера;  дети, рождённые в эти дни, как говорили, почти не плакали, а всё время смеялись.

Проснувшись в тот день, Хайнэ даже не стал, как обычно, нежиться на своей постели, разложенной прямо на полу по совету какого-то из бесчисленных местных знахарей.

Он подполз к приоткрытым окнам, волоча за собой бесполезные ноги, откинул шёлковые занавеси пламенно оранжевого цвета, свесился вниз и замер, щурясь от яркого солнечного цвета, хлынувшего в комнату ослепляющей золотой волной.

— Сколько бабочек, а? — В саду над цветочной клумбой вилось целое облако разноцветных крыльев. — Что происходит? У меня такое ощущение, что всё это неспроста. Что-то такое как будто витает…

И Хайнэ даже почти мог определить, что именно: это было счастье, а, может, предчувствие счастья — почти не отличимые друг от друга, они пронизывали воздух светло-золотистым солнечным светом, звонкими птичьими трелями, нежным благоуханием роз, которые выращивала госпожа Ниси.

Хатори понюхал воздух.

— Едой пахнет, — заявил он. — Когда уже там принесут наш завтрак?

Он отлично умел испортить романтическое настроение фразами, подобными этой.

Хайнэ раздражённо застонал.

Скорее, для виду, конечно, потому что и не ожидал иного — разговор с Хатори о неких неуловимых ощущениях всегда напоминал диалог с пустотой. Хайнэ не встречал ни понимания, ни отклика, но всё равно почему-то продолжал об этом говорить — наверное, привык ещё с тех пор, когда считал Хатори немым и впервые поделился с ним своими чувствами.

Так оно с тех пор и продолжалось.

Почему? Хайнэ не знал и порой ужасно на себя за это злился, однако остановиться уже не мог.

Впрочем, после завтрака Хатори искупил свою вину, вытащив брата во двор, усадив в экипаж и повезя любоваться живописными долинами провинции. Хайнэ любил эти прогулки: они ездили только вдвоём, без слуг и сопровождающих, лошади бежали быстро, тёплый ветер, развевавший занавески и волосы, хлестал в лицо. Когда ещё неподвижному калеке испытать такие ощущения?

Единственным, что Хайнэ во всём этом не нравилось, были встречи на узкой дороге с другими экипажами, которые всегда заканчивались препирательствами за право проехать первым, перераставшими в крупную ссору. Хатори в его тёмной одежде каждый раз принимали за слугу, а всем известно, какие отношения складываются между слугами знати и простыми бедняками: первые относятся ко вторым свысока, считая себя почти что господами по отношению к ним, а вторые презирают первых, не упуская случая их унизить.

Поэтому с Хатори не церемонились — а тот безо всякого стеснения ругался, используя такие слова, какие высокорождённому господину и знать-то не полагается. Скандал заканчивался лишь после того, как Хайнэ обозначал своё присутствие, выглядывая из-за занавески — тогда им беспрепятственно уступали дорогу, однако Хатори при этом выглядел чуть ли не разочарованным.

«Нет, он всё-таки воспитывался среди простолюдинов, — всякий раз думал Хайнэ. — Иначе откуда такие замашки?»

Однажды он решился задать не дававший ему покоя вопрос вслух.

— Расскажи о своём детстве, — попросил Хайнэ. — Как ты жил? В какой семье родился?

— Не помню, — равнодушно ответил Хатори.

— Как это не помнишь? Вообще ничего?!

— Помню, как увидел тебя в саду под деревом. Как мы ехали в Арне. А до этого — нет, ничего.

— Такого не может быть! Детские воспоминания забываются, но тебе тогда было лет тринадцать, не меньше!

— Ну, не знаю. Я говорю тебе, как есть.

Поначалу Хайнэ решил, что Хатори просто не хочет ничего ему рассказывать, и несколько дней после этого разговора злился и обижался, однако потом всё-таки пришёл к другому выводу.

Названный брат в принципе никогда не лгал. Не потому, что считал честность особенной добродетелью, а потому, что попросту не желал утруждать себя такими вещами, как лесть, притворство и попытка казаться в глазах окружающих лучше, чем ты есть на самом деле — по крайней мере, так это выглядело со стороны.