Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

— Не стоит так опрометчиво отказываться от ценных советов, если хотите научиться жизни, молодой господин.

Тёмные глаза Астанико буравили нового собеседника точно так же, как мгновение назад буравили Иннин, но Хатори это, в отличие от неё, не особенно раздражало.

Скорее, ему было всё равно.

— Я предпочитаю учиться жизни у жизни. — Он пожал плечами. — А не из книг, как, судя по всему, вы. По мне, так долгое сидение в подземных библиотеках даёт только нездоровый цвет лица.

По бледным щеках Астанико пятнами разлился румянец, и Иннин подумала, что молодой человек взбешён.

Он по-прежнему не нравился ей, но в данном случае она могла его понять: сложно оставаться равнодушным, когда тебя оскорбляют, особенно с таким безразличным видом — даже не с целью задеть, а просто так, походя.

— Раз уж речь здесь зашла о внешности… — бледные губы Астанико улыбнулись, однако глаза были холоднее льда, — то я всё же позволю заметить, что ваш цвет волос принесёт вам много неприятностей в связи с новым указом.

— Боюсь, вы ошибаетесь, господин со знанием жизни, — усмехнулся Хатори. — Это мой природный цвет, и я ничем не нарушаю закон.

Астанико улыбнулся шире.

— А разве я сказал, что это не так? — в голосе его разлился мёд. — Это именно что ваш природный цвет, и ни у кого другого во всей столице такого нет и не будет. Вы слишком привлекаете внимание, господин. Любая оплошность с вашей стороны будет замечена сразу. Любое действие, выходящее за рамки оплошности, приведёт вас к падению в пропасть.

Хатори чуть прищурился и посмотрел на него с большим вниманием.

— Ничего, — наконец, сказал он. — Падение в пропасть может научить летать.

— Вы разве не в книжке вычитали эту фразу, господин, который учится у жизни? — чуть усмехнулся Астанико.

— Нет, я смотрел на птенцов, которых мать выталкивает из гнезда.

— Ну что ж, желаю вам попасть в число тех немногих из них, кто выживает.

С этими словами Астанико круто развернулся и зашагал прочь, придёрживая рукой разлетающиеся полы тёмно-зелёной мантии с золотым узором.

Несмотря на причёску, его наряд не был платьем простолюдина, отнюдь.

У Иннин в душе зашевелилось тревожное предчувствие.

— Боюсь, сегодня вы нажили себя серьёзного врага, господин, — промолвила она, не глядя в сторону Хатори. — И, возможно, не одного.

— Мне всё равно, — пожал плечами тот.

Иннин почувствовала раздражение. Что это за глупое безрассудство, кичливая смелость, наплевательство на всех и вся?!

— Рискуя, как и господин Астанико, нарваться на замечания насчёт моей внешности, я всё же скажу: попридержите порывы и будьте осторожны. Если не ради себя, то ради госпожи Санья и её детей.

Взгляд внимательных вишнёвых глаз снова заскользил по её лицу.

— Ваша внешность безупречна, госпожа, — сказал Хатори, наконец, улыбнувшись. — Я не смог бы придумать ни одного критического замечания при всём желании.

«Ещё и льстец, ко всему прочему! — подумала Иннин с ещё большим раздражением, хотя вместе с тем ей захотелось смеяться. — Дамский угодник! Он и Ните то же самое говорил, что она млеет от него, как десерт из кусочков льда в солнечный полдень?»

— Можете не утруждать себя лестью, подобные комплименты не имеют ни малейшего значения для будущей жрицы, — сказала она равнодушно.

— А для моей сестры?

Иннин вскинула голову.

«Всё-таки узнал…» — промелькнуло у неё.

Вслух она сказала предельно холодным тоном:

— Я не вижу здесь ни ваших сестёр, ни тех, кто хотя бы назывался ими официально, господин. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но зрение у меня весьма хорошее.

Хатори её не поправил.

— Что касается господина… как его там?  — задумчиво произнёс он, поглядев вслед ушедшему Астанико. — То я не вижу нужды прыгать на задних лапках перед столь мелкой птицей и, тем более, опасаться её возмездия.

— Это дворец, господин. Здесь каждый может оказаться не совсем тем, чем выглядит, — проговорила Иннин, нажимая на каждое слово.

— Это я уже понял. — В голосе Хатори вдруг послышалось что-то, отдалённо напоминающее печаль. — Я был уверен, что вижу перед собой сестру, а оказалось, что это всего лишь будущая жрица.

Иннин вздрогнула и попыталась спешно придумать ответ, который бы окончательно припечатал наглеца, но тот внезапно весело добавил:

— Но уж мой брат, по крайней мере, по-прежнему им остаётся, и не воображает себя никем иным? А, Хайнэ?

Тот молчал.

Всё это время он сидел на скамье, низко опустив голову и скрыв лицо за прядями волос.

Отвлечённая перепалкой между Хатори и Астанико, Иннин совсем о нём позабыла…

— Хайнэ, ты что, на меня злишься? — спросил Хатори чуть удивлённо.

— Нет, — ответил тот, не поднимая головы.

Ответил так, что Иннин поняла: в бешенстве. Хуже, чем господин Астанико.

Она умела понимать, когда брат в ярости, не зря же они столько ругались в течение десяти лет.

А вот Хатори, судя по всему, так и не научился, хотя провёл рядом с Хайнэ немногим меньше времени.

— Тогда домой? — как ни в чём не бывало, спросил он. — Госпожа уже должна ждать нас у ворот. Я голоден, а ты наверняка ещё захочешь искупаться перед тем, как обедать. Иди сюда.