Проруха

Несмотря на принятые Титом меры, пожар в храме потушить так и не удалось, и огонь изуродовал его настолько, что он вряд ли подлежал восстановлению. Имперские солдаты, словно сорвавшиеся с цепи псы, ринулись потрошить беззащитный город, безжалостно убивая всех, кто попадался им на пути…

Ребята собрались без опозданий — соскучились по работе. Что интересно, Бисквит прилетел первым, за полчаса до планерки. Ромео, называется! Если ему так не терпится вырваться от невесты, то как же собирается жить с нею дальше?

Прищепкин изложил суть дела, поделился впечатлениями от посещения пожарища.

— Я еще не исследовал дело, давайте составлять план расследования вместе, — призвал он к демократии. — С кого начнем?

— Не нравится мне заключение, — сразу взял быка за рога Сергуня. — Почему не приложены результаты экспертиз? Они вообще проводились? Если нет, то откуда у пожарников уверенность, что это несчастный случай, а не убийство с поджогом?

— Вот и займись этим, — ответил Прищепкин. — Ни мне, ни Ольге это заключение тоже не внушает доверия. С него–то все и заплясало…

— Право на стороне фирмачей, — заметил Швед, который по–прежнему параллельно работал юрисконсультом некой коммерческой фирмы. — Долги ведь тоже наследуются, есть такой принцип. Другое дело, что надо бы разобраться во взаимоотношениях между Копчиком и этой фирмой. Действительно ли он являлся материально ответственным лицом? И второй вопрос: хранились ли на складе ценности на предъявляемую сумму?

— Отлично, Сашок, ты, как всегда, прямо в корень зришь. Как говорится, тебе и карты в руки. Студенты вам обоим в помощь. Что же касается нашего пана спортсмена… Знаешь, — повернулся Прищепкин к Бисквиту, — ты вообще с пожаром детально разберись. Кто вызвал пожарников? Кто что видел, делал? Составь хронометраж, собери свидетельские показания. Мы должны иметь полное представление о развернувшейся трагедии. Что же касается лично меня, то я попробую разобраться вот в чем. Меня почему–то заинтриговала личность Копчика. Каким он был, почему вел такой странный образ жизни? Умер–то он явно не смертью книгочея. Ведь смерть — это как бы некое логическое завершение выбранного жизненного пути. Ну, скажем, прирожденному воину уместнее всего умереть на поле брани, асу–летчику — разбиться, интригану — пасть жертвой интриг соперников, алкоголику — склеить ласты под забором. Какая же смерть характернее для Копчика?.. Ну уж явно не обывательская, в собственной постели, не правда ли? А кто погибает в огне? Ну, пожарники, это само собой. Кто еще?

— Ведьмы и сталевары, — осторожно иронизируя над шефом, подсказал Арнольд.

— То–то и оно, — очень серьезно согласился Прищепкин. — Кто будет наш фирменный чай, поднимите руки.

Подругу детства Ольги Масака звали Лерочка Сковородко, в девичестве Татаринова. Судя по нынешней фамилии, ее муж — уроженец Миорского района, вскользь подумал Прищепкин, набирая номер домашнего телефона Сковородко — Татариновой. Через полчаса они встретились в ее квартире, вылизанной, словно умывальня Кремлевского полка.

— С детства знаю обоих, — подтвердила Валерия, скромная домохозяйка. — Олег всегда был со странностями, если не сказать грубее — с приветом. Весь в себе, а из себя, извиняюсь, прыщ в очечках, фиг с бантиком. У него даже друзей никогда не было — шарахались от него людишки — только приятели. Ему вот ни на грамм не были свойственны увлечения, характерные для всех остальных мальчишек. Не играл ни в войну, ни в теннис, не коллекционировал значки или марки. Его единственной страстью всегда были книги. Для меня Олег был настолько неинтересен, что я его просто не замечала. Словно тот был не парнем, а фикусом. Что же касается наших отношений после Ольгиного отъезда, то рассказывать, собственно, нечего. Отслужив в армии, Олег несколько лет без зазрения совести сидел на шее приемной матери — ведь отец–то его погиб в год Ольгиного отъезда. Когда та умерла, устроился где–то что–то сторожить, летом ездил на какие–то строительные шабашки. Сами понимаете, на зарплату сторожа невозможно прожить даже одному. Работал и спасателем на водной станции, и крыс кормил в виварии. Словом, отдавал предпочтение работам, не отнимавшим ни силы, ни время, на которых можно было читать книги. Если же и отказывался от подобного режима, то только ради больших денег и ненадолго. Когда начались все эти кооперативы, биржи и порнография, Олег несколько лет простоял на переходе станции метро «Октябрьская», где торговал с лотка эзотерической литературой и всякими сопутствующими восточными прибамбасами вроде благовонных палочек, амулетов, разноцветных ароматических свечей. Как жил последние годы, не знаю. Несмотря на столь длительное знакомство, Олег так и остался для меня загадкой. Ведь в свою душу он никого не пускал. Вообще, была ли она у него — вопрос. Олег производил впечатление робота для чтения книг.

«Во фрукт», — подумал Георгий Иванович и спросил:

— А хоть женщины у него когда–нибудь были, неужели он ни разу в жизни даже не влюбился?