Прорвать Блокаду! Адские Высоты

– Пару лет назад, – рассказывает Юди, – жара была дикая. Трава в момент высохла. Кто-то окурок кинул – огонь пошел. Мы гробы несем – минометки в логу стали хлопать. Рита-то как орала на Змея…

– А Змей-то тут при чем? – удивляюсь я.

– А этот дурак спасать всех побежал, огонь тушить.

– Да я просто отлить хотел, – смущается Змей.

Где-то мимо нас несутся казенные фразы:

«…священная земля…»

«…ничто не забыто…»

«…победа…»

«…своею смертью искупили…»

Мы стараемся не вникать в смысл этих слов. Потому как его там нет. Смысл в словах есть только тогда, когда говорящий – верит в них.

На этой священной земле строят мусорный полигон.

Ничто не забыто, потому как нельзя забыть то, что не знаешь.

Праздник Победы как способ отмыва и отката, а искупление как повод.

Своей смертью они искупили нашу жизнь. Только мы этого не знаем.

Облака плывут, облака…

Под облаками вдруг несется бархатный бас священника. Началась панихида.

Я возвращаюсь к митингу. В жарком воздухе лениво колыхаются наши флаги – флаги поисковых отрядов. Между ними чего-то делает флаг «Молодой Гвардии».

Я возвращаюсь. Потому что «смертию смерть поправ». Потому как «сущим во гробех – жизнь даровав!».

А если не даровав – работа наша суетна и тщетна. Если бойцы не живы сейчас, если они не стоят сейчас в сторонке и не улыбаются, куря в кулаки по привычке, – какой смысл во всем этом? Какая тогда разница – где их кости: на мусорной свалке или на кладбище? Какая тогда разница – кто победил тогда?

А потому:

– Сущим во гробех – жизнь даровав.

Это мы – сущие во гробах. Они из этих гробов уже вышли, когда легли в них. Все. Православные, мусульмане, атеисты. Вот такая вот неевклидова реальность.

Они – это не кости.

Они – это души наши. Ангелы наши. Хранители наши. Мы живем ими. Свои души мы еще не заслужили.

Спаси, Блаже, душа наша…

Есть очень правильная фраза – это нужно не мертвым, это нужно живым. Живым нужно искать своих мертвых. Наши мертвые давно нашли нас. И смерть их – это наша жизнь.

Они – наши святые.

Они – православные, мусульмане, атеисты.

Они – наши святые.

Ибо крещены они в крови своей.

Когда батюшка отслужил – из строя выходят казахстанцы. Встают на колени перед гробами:

– Бисмилляхи-р-рахмани р-рахим! Аллаху ля иляха илля хВаль-хайуль-каййyум! – начинают они свою, исламскую, молитву. Молодцы, ребята. И почему мы, православные, так стесняемся стоять на коленях перед своими святынями? А ведь это наши, общие святыни!

Они стоят рядом…

Православные… Мусульмане… Атеисты…

Они переминаются в своем невидимом строю с ноги на ногу, подшучивают над нашими девчонками, передают самокрутки друг другу.

– Товарищ лейтенант! А наркомовские?

– После похорон, сержант.

– Ну, товарищ лейтенант…

– Будем приказы обсуждать? В небесную гауптвахту захотели?

– Есть после похорон…

Христос воскресе из мертвых. Иначе нет смысла.

Ну…

Ну вот и все. Ну вот и самое главное.

Поисковики сломали строй, распределяясь по четверо у каждого гроба.

Это – НАШЕ. Только мы имеем право… Да! Именно право! Не обязанность.

Поднимаем гробы на плечи. По очереди несем их в огромную могилу.

Первый, второй, третий, двадцатый…

Гроб необыкновенно легкий. Еще вчера, на раскладке костей, казалось, что они очень тяжелые. А сейчас – как перышко.

Терпеливо ждем очереди.

Рядом рядовой-паибатовец. За спиной двое поисковиков – я их не знаю. За нашим гробом – Еж и Дембель. Где-то еще дальше – Змей, Тимофеич, Антон, Юди, ДядьВова с Буденным, Степка с Васькой, Заяц, Петрович…

Вот и наше отделение начинает спускаться. Шагаем берцами по спуску – вчера здесь мы поднимали семерых. Сегодня они лягут в паре метров от предыдущей постели.

На дне – жижа. Вода набежала за ночь, и даже еловый лапник покрылся водой. Ставим гробы один на другой. Штабелем. Я трижды перекрестился и поклонился. Как на икону. Надо бы встать на колени и поцеловать гроб. Как святые мощи. Но почему-то не решаюсь.

В могиле Сашка помогает укладывать гробы, сдвинув, как обычно, фуражку на затылок.

– Саш, помочь с укладкой? – шепчу я, проходя.

– Справимся, – так же шепотом отвечает он.

Парни на выходе терпеливо ждут.

Я выбираюсь. Потом иду вокруг могилы, вслед за паибатовцем. Мы бросаем по горсти земли на длинный, двухэтажный ряд гробов. Я иду и шепчу:

– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!

Меня не слышно. Над нами – над могилой, над гробами – витает мелодия. И только отойдя от костей своих дедов, я вдруг начинаю узнавать ее.

Штраус. Который Иоганн. Который «Младший». Который – «Сказки Венского леса».

– Парам-парам-парам – пам-пам!

Сквозь Штрауса – певчие:

– Веечная паааамять!

– Парам-парам-парам – пам-пам!

– Веечная паааамять!

Прохожу мимо очереди с гробами.

Идем к столикам, где разливают наркомовские. И чашку гречки еще дают и бутерброд с ветчиной.

Я прохожу мимо столика. На столике – ноутбук. К нему прицеплены колонки через усилитель. За компом сидит «диджей». Раскладывает пасьянс. Рядом с буком коробка от диска – «Сто золотых хитов классической музыки». Жду Вагнера и Мендельсона.

Но все еще Штраус:

– Парапара-пам-пам-пам! Парапара-пам-пам-пам! Пам-парарам! Пам-парарам!

За спиной:

– Веечная паааамять…