Прорвемся, опера!

— Не только думаю. Я знаю, что это. Это, Толян, чёрные риелторы, зуб даю.

— Чего? Почему чёрные? Ха! В чёрных плащах, что ли?

Это он пока веселится.

— Вот ты деревня. Я думаю, деда обманули, квартиру продали, а его самого… короче, надо искать концы, потому что они, суки, жадные, и на этом не остановятся. Сто пудов серия будет.

Глава 9

Сразу уехать не получилось. Шухов, то ли вдохновлённый общением с журналистами, то ли опечаленный своим портретом в газете, висящим в сортире, яростной фурией пронёсся по коридорам, собирая оперов на короткую планёрку. Мы такие сходки называли дураковками. Ты начальник, я дурак.

Обычно на таких совещаниях он орал во всю глотку, что мы нихрена не работаем, и, тыча пальцем в окно, добавлял, что там, за забором, стоит очередь на наши места. При этом мы вытягивали шеи и старались выглянуть из окна на улицу, где никакой очереди и в помине не было.

А когда не блажил, то нудно зачитывал аналитические справки из главка по раскрываемости, докладные об оперативной обстановке и прочий мешающий работе бред. При этом подремать на планерке он нам не давал. Особенно его рёв был силён раз в квартал, когда проходили итоговые совещания в нашем подразделении. Ведь если текущие показатели были ниже показателей за аналогичный период прошлого года, он совсем не затыкался и брызгал слюной аж через весь стол. Но на его крики у нас уже давно выработался иммунитет.

В этот раз собрался почти весь личный состав уголовного розыска, кто был под рукой и не успел спрятаться. Поэтому в кабинете из-за такой толпы быстро стало жарко, вентилятор не работал, так ещё между нами летала назойливая муха с мерзким зелёным брюшком, из тех, что всегда такие приставучие в это время года.

Шухов приложил жёлтый лист с недельным отчётом по раскрываемости почти к глазам и жевал цифры, которые никто толком не мог разобрать. Все скучали, зевали, смотрели на часы или в окно — ожидали, когда шеф закончит.

Только Василий Иваныч сидел за столом и прилежно что-то черкал в своём блокнотике с Жириновским на обложке. Ну, как сказать, я долго пытался понять, что он там пишет и зачем. Неужели конспектирует? Но как-то сел рядом и увидел, что он рисует или косички в клетках, как Толян, или голых женщин, не очень умело, зато с очень большой грудью. А Якут сидел в сторонке, у кадки с деревом, потирая щёку — у него утром заболел зуб.

— Что у нас по текучке? — спросил Шухов, сурово посмотрел на нас.

Когда в отсутствие шефа совещание проводил Сафин, тот всегда был в курсе обстановки за сутки и знал, что делается по темнухам (или глухарям, как их привыкли называть в сериалах), и спрашивал по делу, кто что нарыл, кто что собирается делать, и говорил, над чем надо ускориться, кого отработать и опросить.

Шухов же обстановкой не владел.

— Занимаемся, Петрович, — свойским тоном сказал Устинов и сделал последний штрих ручкой, после чего закрыл блокнот. — Всем сразу занимаемся.

— Знаю я, как вы занимаетесь, — пробурчал Шухов, медленно оглядывая всех. — Ни***я не работаете, мужики! Только водку жрать можете! Вот я в прокуратуре был вчера…

— Там же новый прокурор приехал, — добавил Сафин и потёр веки. — Назначили недавно.

— Ага, его видел. Из Якутии приехал. Он и сам якут, и сейчас своих оттуда привезёт и поставит их на все должности начальственные, остальных выдавит. И так в ГАИ одни якуты и буряты, теперь и в прокуратуре будут одни я…

Шухов замер, когда повернулся в угол к дереву и заметил суровый взгляд сидящего рядом с ним Филиппова. Только через пару секунд продолжил, вытерев лоб:

— Ну, Сергеич, короче, это, повидал я его, познакомился, спец грамотный, сработаемся.

— Посмотрим, — мрачно произнёс Якут.

— Всё, закончили, — Шухов хлопнул по столу и поднялся, а мы потянулись к выходу. — За работу. И по этому делу с Пушковым, Руслан, до обеда мне весь расклад дай.

Мы вышли, кто-то закуривал прямо в коридоре. Опера, перешучиваясь или матерясь между собой, побрели по своим кабинетам.

— У тебя там дельце одно есть, Пашка, — Филиппов догнал меня в коридоре. — Серьёзное, но мы с Васькой думаем, тебе на нём можно себя показать. Считай это экзаменом, студент, — Якут хмыкнул. — Но если что — звони в отдел.

— Благодарю, Сергеич, — уважительно произнёс я, и он кивнул, а потом пошёл по своим делам, держа под мышкой толстую папку. У него-то дел невпроворот, ещё и зуб болит, но он вот со мной возится.

Я напомнил Толику про больницу, а сам отправился на улицу, где нас уже ждала милицейская «шестёрка». Сегодня с нами опять Степаныч. Шофёр стоял у машины и травил анекдоты криминалисту Кириллу, сидящему внутри. Тот что-то искал в своей сумке. Рядом на полу стоял массивный криминалистический чемодан.

— Вот, короче, новый русский этот руку сломал, приходит к врачу. Тот ему говорит, у вас перелом, надо накладывать гипс. А новый русский такой в ответ: братан, какой гипс? Клади мрамор, я плачу! Ах-ха, прикинь? Мрамор, говорит, я плачу!

— Ага, — Кирилл вежливо хмыкнул и повернулся ко мне. Вид сразу стал мрачнее, как и голос. Он вкрадчиво спросил: — Паха, а Устинов поедет?

— А что такое?