Прорыв начать на рассвете

– Когда мы сможем двинуться в путь?

– Завтра утром.

– Поздно. Они прибыли сюда тоже до утра. Надо уводить людей ночью. Прямо сейчас. Поднимать и вести. С ними выслать охранение – человека три-четыре, лучше из своих. Двоих для связи. Выделите для них отдельные сани. Чтобы, в случае чего, действовали свободно. Остальные – в заслон. Старшину они обойдут. Не дураки, по дороге вряд ли попрутся. Надо предупредить, чтобы в бой старшина не ввязывался. Пусть расставит посты вдоль леса. Ночью они наверняка направят в лес разведку.

Иванок всё это время крутился возле кавалерийских лошадей, подкладывал им сено, поправлял сползшие попоны, покрытые инеем. И когда Воронцов позвал его, он тут же подбежал и с готовностью сказал:

– Слушаю!

– Иванок, – спросил Турчин, – а ты, случайно, не видел, лыжи у них были?

– Лыжи? Да не было лыж. Они ж на машинах приехали. А как по-немецки – лыжи?

– Лыжи по-немецки – ди шиер.

– Ди шиер? Это слово они повторили несколько раз. Это я точно помню!

– Значит, есть у них и лыжи. Давай, Иванок, дуй назад. Всё на словах передай старшине.

Ночью, как и ожидалось, немецкая лыжная разведка показалась на окраине Прудков, одновременно двумя группами, которые сперва выехали по расходящимся направлениям, на северо-запад и на юго-восток, а потом, пройдя по полю с полкилометра, повернули на юго-запад, в сторону Красного леса, и двинулись вдоль дороги, ведущей на вырубки. Видимо, маршрут они знали хорошо. Или их кто-то вёл.

Одеты они были в белые маскировочные куртки. Двигались быстро, почти бесшумно. И первый пост сняли так же бесшумно и быстро. Действовали ножами. Должно быть, пулемётный расчёт спал. Двинулись дальше. Но Губан, дежуривший вместе с Иванком на центральном посту у валунов, ещё издали заслышал приближение лыжников. Когда те подошли шагов на двадцать, он крикнул:

– Стой! Пароль!

В ответ полетела граната, но упала она правее, и взрыв не причинил вреда никому из расчёта. Губан открыл огонь. Трофейный МГ-34 пополам разрезал ночь и поле перед окопом. Каждая пятый патрон в ленте был заряжен трассирующей пулей. И Губан точно удерживал трассер на уровне середины корпуса, а потом, когда лыжники залегли, пытаясь организовать ответный огонь, он опустил очередь ниже и бороздил по головам залёгших до тех пор, пока там не прекратились стоны и движения.

На выстрелы прибежал старшина Нелюбин. Вскоре все собрались возле саней. Быстро, не мешкая, побросали в сани оружие, коробки с пулемётными лентами, которые Губан успел собрать в поле. Туда же сунул два автомата ППШ и сумку со сменными дисками.

– Гони! Гони! – закричал старшина на ездового, когда тот с перепугу запутался в вожжах и повалился кулем в передок.

– А где ж остальные? – погодя сообразил ездовой.

– На них вторая группа вышла. Погибли они. – И старшина Нелюбин, проглотив комок, подумал вслух: – Или в плен взяты. Просмотрели, разгильдяи…

Отъехали метров на сто. Остановились. Прислушались.

– Всё тихо, старшина, – сказал Губан. – Может, и не было второй группы? Может, одна всего была? Мы её и уделали.

– Тихо. Всем – слушать. Я других видел. Копошились возле наших ребят. Я не спал, мне не снилось. – И вдруг, пощупав вокруг себя в соломе, спохватился: – А мешок где? Где сало?

– Забыли, – охнул ездовой. – Около сосны и забыли. В снегу. Братцы, это я виноват!

– Поворачивай назад!

– Ты что, старшина? К чёрту в пасть? Побьют же!

– Поворачивай, говорю! Мальчонка жизнью рисковал, а мы…

Ездовой развернул коня.

– Так, слушай боевой приказ… – старшина взял один из автоматов. – Иванок, ты соскочишь с саней возле вон того дерева и займёшь позицию за ним. Ты, Губан, остаёшься на санях. Если встретимся с немцами, соскакивай вниз и прикрывай нас.

Сани звонко скользили по утоптанной дороге. Конь швырялся клоками пара, косил по сторонам беспокойным глазом. Иванок скатился с саней легко, как упавшая соломина, ненароком зацепившаяся за ивовую ветку. Перекатился за придорожный пень, замер. Впереди, под сосной никого не было. Сани подскочили к сосне. Ездовой начал разворачивать коня на вытоптанном кругу. И тут из-за снежного вала застучали сразу несколько автоматов. Ездовой охнул и откинулся на спину. Старшина бросил в сани мешок, выхватил из рук ездового, который хрипел и пытался перевернуться набок, конец верёвочных вожжей, с силой оттолкнул сани в сторону, чтобы конь мог свободнее развернуться и не поломал оглобли, и уже на ходу запрыгнул в сани. Трассёр пулемёта Губана хлестал по окрестным деревьям и кустам, по снежному гребню обочь дороги, по дороге и наконец упёрся в снежный вал, срезал его гребень, за которым занимали позицию автоматчики. На повороте сани занесло. И в это время очередь проскоблила рядом по прутьям кошевы. На старшину сверху кто-то навалился. Он хотел было сбросить с себя чужую тяжесть, но тут же сообразил, что это Иванок молча и мягко, как рысь, прыгнул к ним в сани.

– И-ё-окт-ты… Пош-шёл! Пош-шёл! – гнал старшина коня, боясь оглянуться назад.

Вскоре он заметил, что конь захромал и стал подбрасывать заднюю левую ногу.

– Тр-р… Коня, кажись, задело. Ногой поддаёт.