Прорыв под Сталинградом

Снова сгущаются сумерки. И тут вырисовываются дома и железнодорожная насыпь. Гумрак! Дошли! Справа тянется кладбище – почти необозримый лес крестов. Неужто они стремились сюда? Колонна смертельно измученных людей бредет дальше по разбитой дороге, испещренной воронками, впереди низкое кирпичное здание – госпиталь. Не обращая ни на что внимания, люди идут по телам, у входа образуется давка. На дверях часовой. Держа перед собой винтовку, отталкивает напирающих.

– Господи Иисусе! – кричит он. – Зачем явились? Здесь все битком набито, от коридора под самую крышу! Даже мышь не влезет!

Его долг – защищать тех, кто нашел в этих стенах прибежище, защищать от всего, что пожелает пробраться внутрь, что несет смерть. Поднятая винтовка отгоняет ночных призраков обратно в темноту. Натыкаясь друг на друга, те падают со стонами на землю, не в силах выдавить ни слова. Они у цели.

Ночь, израненную налетами с воздуха и громыханием далекой битвы, сменил тихий день. С запада в Дубининский текли потоки людей и машин, нарушая безмятежность блиндажного городка горячим дыханием фронта. Под замерзшими моторами трепыхалось пламя костров; солдаты, подгоняемые криками начальников, волокли из землянок матрасы, оконные рамы, доски и всякую утварь, складывая все добро на грузовики в огромные кучи. Панический страх заставил очнуться от зимней спячки обозы и штабы, тихо-мирно поживавшие в стороне от боевых действий.

В блиндаже Унольда толпились офицеры штаба и незнакомые командиры других подразделений, людей набралось немало, некоторые в тулупах и увешаны оружием. Пахло потом и холодным табачным дымом. Унольд стоял, опершись о край стола, на этот раз всем своим видом выражая подчеркнутую корректность. Однако суетливо бегавшие глазки говорили, что самообладание его притворное, а резкий запах изо рта откровенно выдавал, в какой материи подполковник находил утешение (наполовину опорожненная бутылка, забытая на оперативном столе, служила тому наглядным доказательством).

– Господа, – Унольд понизил голос до шепота, и все ощутили, как нестерпимо накалился воздух от напряжения. – Со вчерашнего дня идет широкомасштабное наступление русских. Западный фронт прорван. Не исключено, что уже завтра противник будет здесь. Наша задача: подготовить хутор Дубининский для круговой обороны и удерживать… удерживать до последнего бойца! Приказ распространяется на всех, напоминать об этом, я думаю, нет надобности.

Круговая оборона? На лицах офицеров выразилось потрясение. Без оборонительных позиций, без шанцевых инструментов? Допустим, отстроенный штабной блиндаж вышел вполне впечатляющим. Время, материал и люди на это были. Но для полосы обороны не сделано ничего!

Бройер случайно оказался возле стола, за которым обычно работал капитан Энгельхард. Его взгляд скользнул по карте, по аккуратно сложенным карандашам, тщательно рассортированным подшивкам и делам. И тут внимание обер-лейтенанта привлек белый листок, – краткая запись, сделанная преувеличенно крупными буквами: “Победить они не могли, они могли только умереть! 11.1.1943. Унольд”.

Перед листком сидел капитан Энгельхард, неестественно выпрямившись, – весь предельная собранность. Рука его машинально выводила узор в нижней части бланка, сплошь покрытого маленькими крестами… Почувствовав на себе чужой взгляд, Энгельхард прервался и посмотрел на Бройера.

– Вы еще успеете написать домой! – тихо сказал он. – Позже мы отправим курьерскую почту на аэродром.

– Командование обороной укрепленного пункта Дубининский переходит к подполковнику Брауну! – продолжил Унольд, движением руки указывая на офицера с красноватым лицом и водянистыми глазами навыкате, крутившего в руках шапку. – С этого момента ему подчиняются все подразделения, находящиеся в Дубининском и его окрестностях, включая наш штаб. С вами, Факельман, мы еще обсудим вопрос о формировании оперативных отрядов. Обер-лейтенант Бройер назначается адъютантом к подполковнику Брауну, остальные офицеры штаба переходят в распоряжение капитана Энгельхарда и отправляются на передовую в составе офицерской боевой группы.

Беспокойство среди присутствующих нарастало.

– Но это невозможно! – испуганно воскликнул коренастый капитан, укутанный, как рождественский дед. – У пекарей сейчас самая жаркая пора… Иначе чем прикажете кормить дивизию? Я не могу так запросто взять и бросить хлеб, муку. Все тогда пропадет!

– А как же мастерская? – крикнул другой. – У меня на ремонте два танка и десятка три машин.

– А у меня… а я… – загалдели наперебой. Из общего гула вырисовывалась ясная картина: большинство присутствующих считало свое участие в обороне хутора Дубининского неприемлемым из-за более неотложных задач.

– Секундочку! – Унольд положил конец переполоху. – Я думаю, меня тут не совсем правильно поняли… Тогда скажу коротко и ясно: все кончено! Других задач больше нет. Придется здесь умереть, это единственное, что от нас требуется! Командир корпуса и его штаб тоже здесь, это вам известно. Он уже выбрал окоп, в котором будет сражаться до последнего выстрела. Вот так обстоят дела!