Прорыв под Сталинградом

Гайбель имел в виду гостя, попавшего в отдел разведки недавно, – пожилого человека с широким добродушным лицом, в серо-голубой французской тужурке. Тот сидел в отдалении на скамье, ни слова не говоря, его обрамленные бесчисленными морщинками серые глазки смотрели на руки, сложенные замком, внутри которого безостановочно крутились большие пальцы. Это был русский подполковник Назаров.

Херберт начинал раздражаться.

– Кончай лясы точить! – резко оборвал он. – Ишь ты, мозги включил! Пусть этим начальство занимается! У него, небось, побольше ума.

– Ну да, – не унимался Гайбель, – так я до сих пор и делал… Но нынче, когда речь идет о собственной шкуре…

– Херберт! – бодрый голос Бройера заставил обоих вздрогнуть.

– Господин обер-лейтенант?

– Вы наконец уладили вопрос о пайке для подполковника?

– Так точно, господин обер-лейтенант! С сегодняшнего дня ему полагается обычное довольствие с кухни.

Бройер снова повернулся на бок. Мало у него забот, так теперь еще и русский! В конце сентября Унольд самолично вызволил его из лагеря для пленных советских офицеров и назначил при себе командиром казачьего взвода. С наилучшими рекомендациями от лагерного начальства Назаров прибыл в штаб незадолго до того, как сомкнулось кольцо окружения, но предназначавшегося ему отряда не нашел и с тех пор болтался без дела в отделе снабжения – безмолвный свидетель катастрофы. И вчера он ни с того ни с сего возникает в дверях отдела разведки, посланный майором Зибелем – у того больше нет для русского применения, дескать, военнопленные – это по их части! Зондерфюрер Фрёлих знал, как унять негодование Бройера, и русский остался. Назаров показал себя человеком приятным, скромным, готовым то тут, то там подсобить. Но чаще всего он отсиживался на лавке и молчал. По-немецки он знал не больше пары слов, и потому досадить никому не мог. Лицо его не выражало ни возбуждения, ни беспокойства, хотя он наверняка прекрасно понимал, какова расстановка сил под Сталинградом и его личное положение. Что творилось в его голове? Может, пресловутое русское “ничего” – вечное и всеисцеляющее. Фрёлих несколько раз подолгу разговаривал с подполковником, но о подробностях этих бесед отвечал уклончиво.

После обеда Унольд призвал к себе всех офицеров штаба. С тех пор как они обосновались в Сталинградском, он обыкновенно встречал посетителей, лежа на кровати, подле бутылки коньяка, но на этот раз картина представлялась совершенно иная: Унольд был на ногах, в серой кожаной шинели, готовый к выступлению, даже свежевыбритый.

– Господа! – обитый шерстяными одеялами блиндаж приглушал по природе тихий голос, так что тот казался почти беззвучным.

– Господа, я как-то уже обращался к командованию армии. Спрашивал, неужели они всерьез хотят бессмысленно угрохать прекрасно сработавшийся и отлаженный штаб дивизии и за отсутствием задач послать людей на фронт, сделав из них стрелков из пистолетов. Ничего не помогло. Шмидт только рассмеялся: “Говорите, нет задач! Мы уготовили для вас уйму задач!”

Взгляд Бройера скользнул по успокаивавшей нервы обшивке стен. Он подумал о тех, кто мерз сейчас на улице.

– Вот так, а теперь давайте прощаться. Меня и капитана Энгельхарда вызывают в штаб армии, для новых поручений. Какого рода, временных или долгосрочных, я не знаю. Но на всякий случай… прощайте!

– Что скажете? – спросил Зибель Бройера, когда они возвращались через заледеневшую балку в свои блиндажи.

– Этот своего не упустит! Помяните мое слово, рано или поздно его непременно эвакуируют!

Зайдя попрощаться к начальнику штаба, лейтенант Визе встретил у капитана Штегена незнакомого молодого офицера, который что-то оживленно рассказывал. Штеген встал и пожал лейтенанту руку.

– Ну что ж, будьте здоровы, любезный! И передавайте от нас привет родине! – движением руки он указал на незнакомца – тот тоже поднялся – и добавил: – Вам уже и замена нашлась. Обер-лейтенант Таузенд только что прилетел. Хочет вернуться в свою батарею.

Штеген переводил взгляд от одного к другому. Эти двое, кажется, были одного возраста. Но какая колоссальная разница! Вон тот худощавый бледный офицер разведки в поношенной форме, замотанный, ссутулившийся, с серым потухшим лицом, а этот свежий, жизнерадостный артиллерист, еще овеянный ветерком отечества.

– Улетаете? – спросил обер-лейтенант, оценивающе поглядывая на Визе.

– Курьером от армии!

– Хм, такому поручению не позавидуешь, или я не прав?