Прорыв под Сталинградом

Кроме того, слишком поздно. Теперь уже слишком поздно! Слишком многим пришлось отдать здесь, под Сталинградом, свои жизни, и никакие отречения не снимут с тебя ответственности. Нет, оставалось только одно: с поднятой головой и не теряя достоинства, пройти до конца путь, однажды избранный. С невыразимым презрением он поглядывал сверху вниз на неверных, решившихся на малодушную сделку с самими собой ради позорного спасения. Старый мир шел ко дну, и в душе фон Герман приготовился последовать за ним. Он хотел сохранить лицо, хотел умереть как последний представитель старого порядка – последний рыцарь.

Среди офицеров, окопавшихся в гнилом подвале, словно в кротовой норе, царила нерешительность: вспыхнувшие с безумной силой надежды сменяло глухое отчаяние. Один Бройер сохранял завидное спокойствие. Прозрение наступало все яснее и отчетливее. Мысли то и дело возвращались к лейтенанту Визе и к рыжему коротышке. Визе, слова которого он начал понимать только теперь, как никто другой живо провидел развитие немецкой трагедии; но лейтенанту не хватило силы обратить свои познания в дело. Это его подточило. А Лакош? Маленький ефрейтор только смутно догадывался, что разыгрывалось на его глазах. Но он нашел в себе мужество действовать: в одиночку, по собственному почину, презрев все правила и условности и полностью взяв ответственность на себя… На темной стене проступали новые знаки, и мало-помалу он научался их читать.

Подойти к зданию оказалось непросто. Трудно было представить, что под разрушенными этажами сохранился еще нетронутый бомбами подвал. Однако в коридоре и в помещениях, особенно там, где доктор Корн устроил комнату для осмотра, не утихало движение: люди беспрестанно входили и выходили. И, похоже, это никому особо не мешало. Только один эпизод всколыхнул привычный здешний уклад: когда вдруг появился дивизионный адъютант капитан Гедиг и объявил о своем намерении здесь, внизу, обосноваться.

– Черт возьми, какая честь! – насмешливо-сухо приветствовал его Айхерт. – В наших скромных хоромах решил собраться весь штаб!

Когда он пригляделся к гостю внимательнее, желание шутить у него мгновенно отпало. Что-то было не так!

– Только не обижайтесь, Гедиг, – сказал он. – Разумеется, милости просим. А где другие застряли? Унольд тоже придет?

Капитан жадно отпил из крышки горячий кофе, протянутый обер-лейтенантом Шмидом. Глаза, остекленело смотревшие поверх посудины, выдавали удивление. Он допил до конца. Глубоко вздохнул и отставил крышку в сторону.

– Другие? Какие другие? Вы что, с луны свалились?! Унольда уже давно след простыл.

– Проклятье! – невольно вырвалось у Бройера. Значит, то кожаное пальто на аэродроме…

– Что он учудил? Как? – возбужденно заголосили наперебой присутствующие.

– Унольд удрал? Значит, он все-таки это сделал?

– Что сделал? – в сердцах перебил Гедиг. – Да ни черта он не сделал. Вся история сплошное… Даже не знаю, имею ли я право рассказывать.

– Послушайте! Но мы имеем право знать, что с нашим командиром дивизии.

Гедига не пришлось долго упрашивать. От его адъютантской сдержанности не осталось и следа.

– Итак, двадцать второго января его повысили до полковника, об этом вам, конечно, известно. Как? Неужто ничего не слышали? За особые заслуги при обороне котла. Энгельхарда, кстати, произвели в майоры его же стараниями… А вы, Айхерт, ведь тоже не прочь стать майором? Сейчас самый подходящий момент. Можно сорвать отменный куш! Немецкий крест, Рыцарский крест – все, что пожелаете! Только доберитесь до штаба армии и наговорите им с три короба о своих подвигах. Конъюнктура благоприятная – распродажа по бросовым ценам!

– Кончай резину тянуть! – подгоняли его. – Что с Унольдом?

– Ах да, Унольд… Так вот, на следующий день он исчез. Пробрался на аэродром тихой сапой и фьють!

– Что? Просто смылся? Быть того не может!

– Без приказа? Ведь это же… это настоящее…

– Мы так же сначала не хотели верить. Но потом, когда все вышло на чистую воду, в войсках такое началось! Шмидт немедленно телеграфировал в группу армий. Все тамошние подивились не меньше нашего. Никто не слышал про полковника генштаба с особым поручением, а тем более таким – приводить в порядок снабжение теперь, когда не сегодня завтра все закончится. Даже они заподозрили неладное. Военный трибунал вынес Унольду приговор за дезертирство. А вчера пришло сообщение: он расстрелян… Энгельхард совершенно обезумел. Вечером в блиндаже пустил себе пулю в голову.

Наступила гробовая тишина. Каждому из присутствующих доводилось иметь дело с подполковником, и почти каждый знал его не с самой лучшей стороны. Но в эти секунды все думали об одном: вот Унольд – неутомимая рабочая пчелка, фанатик, съедаемый честолюбием, бессердечный, но с ясным, до раздражения, рассудком и железной несгибаемой волей – офицер генштаба, перед которым открывалось большое будущее. Но когда вопрос встал о жизни и смерти, он допустил досадную осечку…

Капитан Айхерт уронил голову на руки и произнес: