Прорыв под Сталинградом

Через несколько месяцев, в начале января 1949 года, Герлах и другие военнопленные узнают из сообщения ТАСС, что в текущем году из СССР вернутся домой последние военнопленные. Герлах так окрылен новыми надеждами, что на всякий случай решает сделать копию романа. В течение долгих недель он сидит ночами у себя на кровати и переписывает книгу. Все, что ему требуется, – обыкновенная тетрадь в клеточку и карандаш. Разработанный Герлахом метод похож на тот, к которому в 1944 году прибегал Ганс Фаллада, когда вел “Дневник”, сидя в нацистских застенках. Фаллада исписывал бумагу с обеих сторон и, чтобы затруднить прочтение, пользовался шрифтом Зюттерлина. Заполнив вторую страницу, он переворачивал ее снова и продолжал писать дальше в пробелах между строчками. Кроме того, он прибегал к своей безупречно отточенной системе сокращений[286]. Метод Герлаха не такой запутанный, но и он разрабатывает миниатюрный шрифт и пишет с сокращениями согласно своей логике. Ему удается уместить 614-страничную рукопись на десяти развернутых тетрадных листах. Миниатюрную копию Герлах надежно прячет в специально изготовленном деревянном ящике с двойным дном. Параллельно он обращается к знакомому профессору Янцену, директору антифашистской школы в Красногорске, который в начале мая 1949 года приезжает в лагерь. Герлах интересуется, какие органы отвечают за проверку литературных произведений и кем делается соответствующая отметка, свидетельствующая о благонадежности текста. Профессор Янцен говорит, что он и есть та самая уполномоченная инстанция, которая принимает решения, и берет рукопись с собой. Через несколько месяцев – шел октябрь 1949 года – Герлах снова спрашивает Янцена про рукопись и получает ответ, что та конфискована, хотя лично у него нет никаких сомнений в ее безобидности. Дескать, после репатриации, которая уже не за горами, Герлаху нужно отправить стандартный запрос в Министерство внутренних дел на ее возвращение. Герлах шокирован новостью, но успокаивает себя тем, что есть еще миниатюрная копия, которая надежно спрятана в чемодане. Надежда на скорое возвращение крепнет. Лагерь № 435 входит в список тех, что к концу года подлежат расформированию. Увы, Герлах снова не попадает в заветные ряды возвращенцев. Хуже того: 16 декабря 1949 года его арестовывают, по счастью, незадолго до ареста ему удается передать чемодан со спрятанной рукописью товарищу. Сначала он сидит в одиночной камере, но потом его переводят в пересыльную тюрьму МВД. На тот момент Герлах не знает, чего от него хотят, но вскоре все проясняется. Несмотря на заверения Сталина о том, что последние военнопленные покинут Советский Союз в 1949 году (и формально он свое обещание сдерживает), репатриации не подлежат те, кто замешан или подозревается в совершении военных преступлений. Приказ об освобождении отдает преемник Молотова, министр иностранных дел Андрей Вышинский – это по его сценарию в 1930-е годы проходили показательные процессы. Теперь в военных преступлениях обвинялись почти 30 тысяч человек, и каждому из них после скорого суда – с конца 1949 года они вершились непрерывной чередой – был вынесен приговор[287]. Осуждены были те, кто служил в войсках СС, полицейских батальонах и частях тылового прикрытия. Но большая часть приговоренных не имела никакого отношения к тем преступлениям, которые им приписывались. Процессы ведутся по одной и той же схеме, действующей в тоталитарных системах. Историк Лев Безыменский пишет о ней так: “В конце концов тогдашняя система была доведена до автоматизма, и если люди получали приказ найти военного преступника, они его находили”[288]. На конвейер массовых судопроизводств попадают и бывшие члены лунёвского Союза немецких офицеров, среди них Генрих Герлах. Основанием для обвинения (помимо взятой из личного дела характеристики Ульбрихта и Гернштадта) становится отказ сотрудничать со спецслужбой. Герлаха отпускают из-под ареста, но в то же время признают виновным в том, что, находясь в должности начальника разведки и контрразведки, он производил внедрение агентов и диверсантов на территорию Советского Союза; в то же время на него навешивается обвинение в жестоком обращении и расправе над советскими военнопленными. Все пункты обвинения выдуманы.