Прорыв под Сталинградом

За счет преобразований в составе штаба дивизии деятельность отдела разведки и контрразведки была полностью остановлена. Бройер полагал, что Унольд вскорости расформирует и его, однако приказания не последовало. В конце концов обер-лейтенант сам направился к подполковнику с просьбой включить его в состав одной из новых частей. К этому его подтолкнуло отчаяние, а вовсе не чувство долга или желание отличиться. С того самого вечера, который он провел с Визе, его страшили собственные мысли. Сидеть без дела и ощущать на себе свербящую монотонность будней было для него невыносимо. Ему нужно было найти занятие, и неважно какое: выполнять какую-нибудь работу, рыть до потери сознания окопы, сражаться, стрелять, мерзнуть, пасть, в конце концов – что угодно, только чтобы перестать думать.

Унольд принял его с несвойственным радушием.

– Что вы, Бройер, выбросьте эту дурь из головы! – похлопав обер-лейтенанта по плечу, сказал он. – Дивизии, можно сказать, пришел конец, но уж по крайней мере нам, штабным, следует держаться вместе до последнего. Мне кажется, у нас всегда были хорошие отношения – так что же разбегаться, как стае собак?

Усмехнувшись, он устремил взор вдаль.

– Понимаете ли, как только будут укомплектованы эти десять батальонов – на это уйдет примерно две недели, – мы окажемся лишними. Целый штаб дивизии, в полном составе, ценные, профессиональные кадры – понимаете, что это значит? 384-я пехотная дивизия уже расформирована, 94-я пехотная тоже, поговаривают, что и 79-й недолго осталось… Так что не рассеиваемся, дорогой мой, не рассеиваемся!

31 декабря во второй половине дня штаб был созван на площадку перед блиндажом начальника. Хоть людей было и немного, они выстроились в ряд: офицеры – справа, остальные – слева. Дул пронзительный северо-западный ветер, пробираясь под одежду и проникая сквозь оцепенелую кожу до самых костей. Большинство было в подшлемниках или ушанках. Дрожа от холода, переминался с ноги на ногу Бройер. “Надеюсь, это ненадолго, – думал он. – Иначе прощайте, уши и нос!” Спустя несколько минут явился полковник фон Герман. Капитан Эндрихкайт отрапортовал. В своем шерстяном подшлемнике с выступом, спускавшимся на нос, он был похож на средневекового рыцаря. Полковник был без шинели и головного убора; казалось, мороз ему нипочем. Он отдал команду “Вольно!” и обратился к солдатам с речью. Порывы ветра заглушали его и без того отрывистые, чеканные фразы.

– Товарищи! Грядет новый год. Что он нам готовит – освобождение ли, гибель – мы не знаем. Мы здесь одни, вдали от родины, без надежды на успех. Самое тяжелое нам только предстоит. Будущее покрыто мраком. Но мы знаем одно: что на западе вновь выстроена линия фронта, не дающая Германии пасть. И то, что она стоит и держится, не в последнюю очередь наша заслуга. Здесь, в Сталинграде, благодаря нам сосредоточены огромные вражеские силы. Их, возможно, хватило бы, чтобы разнести стонущий под натиском Восточный фронт. И если нам суждено погибнуть, жертва наша будет не напрасной… Нам необходимо верить, что она будет не напрасной. С верой этой мы вступаем в сорок третий год. Да здравствует Германия!

Нам суждено погибнуть?.. Жертва наша будет не напрасной?..

Мужчины переглянулись. Что случилось, отчего так изменился полковник? Никто доселе не слышал из его уст подобной несуразицы. Ведь Гитлер, в конце концов, прислал им поздравление – его распространили по частям в полдень, – в котором четко и ясно говорилось: “Вы можете твердо на меня положиться!” Это было слово фюрера – и оно не допускало никаких кривотолков.

В 22 часа солдаты высыпали на улицу, переполошенные несмолкающей канонадой. На ночном небе взору их открылось если не в чем-то потустороннее, то по крайней мере грандиозное зрелище. Вокруг огненными цветами распустился венок из разноцветных сигналок, жемчужных нитей трассирующих пуль, кратких всполохов гранатометов, огня орудий и залпов “катюш”. Еще никогда им так живо не представлялся абрис Сталинградского котла, еще ни разу они так явственно не ощущали себя запертыми в темнице.

– Вот они, границы наших владений! – обратился к лейтенанту Визе начальник разведки. – Русские встречают Новый год. У них есть причины для радости.

– Вы не помните, кто были те два римских консула, что проиграли битву при Каннах? – спросил лейтенант. Это было настолько неожиданно, что Бройер, опешив, лишь помотал головой.

– Разве одного из них не звали Луций Эмилий Павел? Lucius Aemilius Paulus… – сам себе ответил Визе и вдруг резко сменил тему:

– Как вам кажется, нам действительно удалось спасти Восточный фронт?

– Почему вы спрашиваете?