Прощай, Америка!

Из толпы цыганского веселья выкатился менеджер заведения с заплывшим глазом, распухшей нижней губой и тарелкой в руках. На тарелке стояла рюмка водки и лежал кусок черного хлеба с черной же икрой. Лукаш вздохнул и взял рюмку в правую руку, а бутерброд – в левую.

– Пейдодна-пейдодна-пейдодна-пейдодна! – заголосили афроцыганки, а что тут пить? Лукаш опрокинул рюмку в рот, посмотрел на хлеб с икрой, совсем уж собрался заявить, что после первой русские не закусывают, но потом решил, что все равно тупые не поймут, и в два укуса прикончил бутерброд.

Афроцыганки пустились в пляс, из-под цветастых почти настоящих платьев замелькали кеды и кроссовки, и Лукаш прошел мимо них в зал.

В зале поначалу было темно, потом вспыхнул свет, затрещали хлопушки, полетели змейки серпантина, и посыпалось конфетти.

– Поздравляем! – заорали люди и бросились к Лукашу, как к родному.

– Идиоты, – сказал Лукаш.

Ему пожимали руку, хлопали по плечу, даже целовали в щеки.

– Речь! Речь! – выкрикнул кто-то, Лукаш решил, что это от него требуют выступления, но оказалось, что декламировать собрался Квалья.

Бла-бла-бла, провозгласил Квалья, бла-бла-бла… на Сицилии… бла-бла-бла… второй день рождения… бла-бла-бла… Лукаш обвел взглядом присутствующих. Изрядно поднадоевшие физиономии коллег по журналистскому цеху, девочки из Красного Креста, японская делегация, продолжающая фотосессию, снова девочки, только теперь из торговых представительств, просто так девочки, не пойми откуда, пара-тройка дипломатов – небольшого ранга, но любителей выпить на халяву, Петрович, который в общем митинге не участвовал, а сидел за столиком в углу в компании с каким-то азиатом, то ли китайцем, то ли японцем, кто их разберет. Может, даже с якутом.

– Мы все рады за тебя и желаем тебе счастья и процветания! И долгих лет жизни, – закончил свою речь Квалья.

Все закричали и захлопали в ладоши.

– А теперь – сюрприз! – крикнул Квалья.

Свет снова погас, и официанты внесли в зал торт. Здоровенный такой торт, с десятком бенгальских свечей на нем. Официанты, естественно, были чернокожими, и в темноте казалось, что над воротниками белых атласных косовороток голов нет. Когда безголовые поднесли торт поближе, Лукаш понял, что сделали его в виде карты Соединенных Штатов Америки. Без Аляски, естественно, и Гавайев. В сочетании с бенгальскими огнями все это выглядело так, будто Штаты горят. Будто с десяток ядерных взрывов расцвели над Соединенными Штатами.

Лукашу в руку сунули нож. Кто-то принес стопку тарелок, торт поставили на стол.

– Давай, Лукаш, – сказал Квалья. – Режь! Надели каждого кусочком Штатов!

«Сука, – подумал Лукаш устало. – И здесь без провокации не можем… Как же вы мне все надоели. Снимают небось, сумрак зала для современной техники не помеха. А завтра… Или даже сегодня в Сети и на их каналах появится сюжет, в котором русский дикарь ножом полосует территорию несчастных Штатов Америки. Делим великую державу, рвем на клочки…

Гости ждали, бенгальские огни отражались в глазах людей и объективах видеотехники.

Лукаш один за другим выдернул бенгальские огни из торта и бросил их в стоявший неподалеку стакан, будто букет огненных цветов поставил в вазу. Наклонился к торту, принюхался.

– А он не прокис? – спросил Лукаш, выпрямившись, у Квальи. – А то нажремся и гадить будем дальше, чем видим.

– Не может быть! – замотал головой итальянец, и отблески бенгальских огней заскользили по его лысине. – Я сказал, чтобы…

– А ты не говори, ты понюхай, – посоветовал Лукаш. – Или прокис, или это какая-то неизвестная мне специя.

Квалья недоверчиво посмотрел на Лукаша, потом на торт.

– Ну если они что-то сделали не так… – пробормотал Квалья и наклонился к торту.

– С праздником! – воскликнул Лукаш и, положив ладонь на бритый затылок Квальи, припечатал итальянца лицом к торту. – От всей души!

Квалья дернулся, Лукаш убрал руку.

– У нас такой обычай! – крикнул Лукаш. – Для лучшего друга!

Квалья медленно выпрямился. Сейчас он здорово напоминал клоуна, попавшего под сильный ливень. Крем покрывал почти все его лицо, под глазом висела прилипшая мармеладинка. Взбитые сливки на бровях и ресницах. И очень искренняя обида в глазах. Почти ненависть.

Физиономия Квальи отпечаталась на центральных штатах, больше всего досталось Колорадо, Оклахоме, Миссури и Айове. На месте Небраски и Колорадо был глубокий провал.

– Дай, дай, я тебя оближу! – завопила какая-то женщина, Квалья обернулся на крик, Лукаш хлопнул его по плечу и двинулся в сторону Петровича.

Рассказать ему о беседе с фэбээровцем – и напиться. О рассуждениях смышленого Шейкмена можно покуда промолчать. До завтра как минимум.

Сколько человеку для счастья нужно?

Люди вокруг смеялись, лезли к Лукашу со стаканами, пришлось взять и себе стакан, чтобы чокаться. А потом на полпути к столику Петровича сменить стакан, потому что нельзя чокаться и не пить. И еще раз пришлось сменить стакан. И еще раз. А потом Лукаша нагнал облизанный Квалья и пришлось выпить с ним отдельно за прекрасного парня Квалью и его волшебную родину. И за то, чтобы все сволочи подохли, а мы, славные ребята…