Прощай, Атлантида

– Где-где, в поезде, – ошиблось оконце ударением. – Такие вот и рвут бумагу, и использовают, до сортира не дотерпют. А им вешай. Ступай, если на нового и без полных бумаг, даже глядеть не стану. Все равно у тебя справки от логопеда нету, чего зря горло дерешь.

– Я посетитель к вновь прибывшей. Мне бы только передать носильное, – и географ предъявил чемоданчик.

– Ты давай бумажный мне привет, если средства подвез.

И оконце опять распахнулось щелкой, и два поросячьих глазика двустволкой уставились на неимущего.

– Со средствами вышла напряженность, – досадливо почесал затылок настойчивый посетитель. – В следующий заезд двойную дозу подвезу.

– Ну ты хохотун, парень, обсмеешься с тобой до выкидыша слез. Этими обещалками маломерок корми. Мы таких подъезжалов, знамо, повидали. Как в загс переть – эх, говорят, как раз паспорт позабыл в холодильнике насупротив шкапа с книжкими. Завтрева к утру занесу. Видали мы таких доставлял толпами. Только к акушеру и доставили. Нету авансов на посещение! Не води персонал за ноздри. Я ж вижу, безлошадный. Ну иди отсель в другую богадельню. Там подадут, какой хороший.

И фанера, громко чавкнув, прочно застелила оконце.

Помаявшись у вывески, географ нерешительно оглядел здание, из-за длинной кишки которого в воздух все же проникали звуки какой-то жизни, и направился в обход. Картина, открывшаяся ему на расположенной позади широкой площади, не сразу поместилась в воображении. И было отчего.

Площадь просто кипела, как жирные щи, и кишела, как микроскоп кишечными палочками, жизнью. Она оказалась запружена разнообразным снующим, орущим и сующим народом. То есть оказалась всамделишним и серьезным торжищем. Чего только здесь не предлагали старики в обмотках и бабки в старых шалках, прячущие отбитые пальцы помоечные пройдохи и степенные, списанные со всех счетов пенсионеры с сиреневыми носами вместо лиц. Гурьбой бегали, задевая интересный товар, цыганские подростки, рекой лились семечки и желтым снегом летали плевки, торбы с тыквой терлись бортом о ведра с перепрелой пузырьковой капустой, одной рукой тебе сували в нос заезженные башмаки, а другой надрезали в пробу коричневое сало, и даже шатающаяся среди населения чья-то кинутая распряженная доходяга-лошадь довольно слизывала языком случайные предметы обихода – бывшее кружевное исподнее, целюлоидных младенцев без рук и оброненные тупые гвозди.

Полозков пробрался к ближайшему продавцу с плакатом на груди и справился:

– А что это здесь, базар? Тут же дом престарелых работников.

– Одно место, – сурово ответил пожилой мужичок с громадными вялыми ушами, вываливающимися из малой кепки, и с зорьким, пристально-бледным взглядом отставного пожарного. – Тута торг, а тама, – и он махнул рукой на то, что называлось Домом, – гипермарка. Для денежных, у кого водится. Все путем.

Сеня прочел плакат на груди мужичка и сразу не понял: " Продам мать, родную. С гарантией", – было выведено там ровными, недрожащими буквами.

– Это как это? – не разобрав, ткнул Арсений пальцем.

– Приценяешься? Или просто баламутишь? – грозно вопросил мужичок.

– Как это "продам"? – переспросил Полозков. – А тебе что останется? Она, ведь, пожилая.

– Пожилая, – подтвердил продавец, щелкая друг об друга калошами на пятнистых валенках. – В самый раз на продажу, в какой серьезный дом с крепкими стенами. В соку старуха, не сомневайся – сготовить, убрать, с мальцом похребтиться. В поведении скоромная, чистоплотность содержит. Не плюет, не гадит, как все в возрасте. Сама салопы стирает. Корову доит с завязанными руками. И мозги не куриные, с черной козой, и с той язык нашла. Клад, а не покупка. А нам ни к чему, обуза. Да и орет. Словно паровозная груша. Бери, недорого отдам. А тебе чего, помоложе надо? Тогда тещу мою бери, в ту же цену, или вон иди, стоит тетка одноглазая возле ржавых кастрюль, девкой своей тронутой торгует оптом и на вынос. Вторую неделю не может с рук сбыть, взрослая жопа, а слюни пускает. Не товар, – посочувствовал мужик. – Больно отовсюду прыщавая, я приценялся.

– Эй, – окликнул он уходящего, обернувшегося Полозкова. – Если ты и вправду покупатель, бери так, задаром на испытательный срок отдам. Нальешь стакан пошире, и ладно.

Через узкие, запруженные уже более чистым народом двери еле Полозков протолкнулся в супермаркет, ошибочно принятый им за прибежище умственного труда. В подвале и на первом этаже здания огромные коридоры были глухо заставлены ларьками и палатками, лотками, выносными столиками. Крик и ор стоял вперемешку с пылью столбом. Народ, отчаянно толкаясь и рядясь, споро расхватывал пуговицы на микропоре, блины на "коровьей смазке", надувные бюстгальтеры с соском от велосипедного насоса, резиновую хоженую тару для чистого кислорода, металлоремонтные копии случайно найденных чужих ключей с биркой-адресом, быстрые средства "от тещи" и другие "от свекрови" и прочую полезную и милую чепуху. Какой-то бурят или казах ловко дергал ниточки с прикрепленными на концах танцующими шаманом и шаманкой, а также прыгающей на их головах картонной обезъянкой, и Арсений даже залюбовался танцем.