Прощай, Берлин

Однако я не сдержал слова. Только через месяц я наконец набрал ее номер. Много раз я совсем было решался это сделать, но досада все время пересиливала желание ее увидеть. И когда наконец мы встретились, температура наших отношений упала еще на несколько градусов, казалось, мы просто знакомые. Наталья была убеждена, что Салли – моя любовница, а я не понимал, почему я должен разубеждать ее; пришлось бы вести нудный задушевный разговор, к которому я совершенно не склонен. И в результате всех объяснений Наталья была бы еще больше шокирована, чем сейчас, и стала бы еще больше ревновать. Я не обольщался, будто Наталья хотела когда-нибудь заполучить меня в любовники, но она, конечно же, начала вести себя по отношению ко мне как старшая сестра или дама-патронесса. И именно эту роль, как это ни странно, украла у нее Салли. Жаль, конечно, решил я, но так даже лучше. Поэтому я уклонялся от вопросов и измышлений Натальи и даже обронил несколько замечаний, намекавших на семейное счастье: «Когда мы сегодня утром завтракали с Салли…» или «Как вам нравится этот галстук? Его выбрала Салли…». Бедная Наталья встретила их угрюмым молчанием, и, как нередко бывало и раньше, я почувствовал себя виноватым и зловредным. Потом в конце февраля я позвонил ей, и мне сказали, что она уехала за границу.

Бернгарда я тоже не видел некоторое время. И немало удивился, услышав в трубке его голос. Он приглашал меня поехать с ним на ночь за город. Приглашение прозвучало очень таинственно, но Бернгард лишь рассмеялся, когда я попытался выведать, куда и зачем.

Он заехал за мной около восьми вечера в большой закрытой машине с шофером. Машина, объяснил Бернгард, принадлежит фирме. И он, и его дядя пользуются ею. Ландауэры жили в патриархальной простоте: у родителей Натальи своей машины не было, а Бернгард, казалось, готов был просить у меня прощения за эту. Весьма сложная простота, отрицание отрицания, корнями уходящая в глубь комплекса вины за владение собственностью. «Боже ты мой, – вздохнул я про себя, – разве поймешь этих людей?» От одной мысли о психическом складе Ландауэров я терял самообладание, и у меня появлялось ощущение полного поражения и опустошенности.

– Вы устали? – спросил Бернгард, заботливо поддерживая меня под локоть.

– О нет, – встряхнулся я. – Совсем нет.

– Вы не возражаете, если мы заедем к моему другу? С нами будет еще кое-кто, увидите. Надеюсь, вы не возражаете?

– Нет, конечно, нет, – сказал я вежливо.

– Очень спокойный человек. Старый друг семьи. – Почему-то Бернгарду было весело. Он то и дело посмеивался себе под нос.

Машина остановилась возле виллы на Фазаненштрассе. Бернгард позвонил в дверь, и его впустили; через несколько минут он появился со скай-терьером в руках. Я рассмеялся.

– Вы чрезвычайно любезны, – сказал Бернгард, улыбаясь. – Но все же, мне кажется, вы слегка смущены… Не так ли?

– Возможно.

– Интересно, кого вы ожидали увидеть? Какого-нибудь старого, ужасно занудного господина, да? – Бернгард потрепал терьера. – Кристофер, боюсь, вы слишком хорошо воспитаны, чтобы признаться мне в этом.

Машина притормозила и остановилась у поворота на автомагистраль.

– Куда мы едем? – спросил я. – Скажите мне.

Бернгард улыбнулся своей мягкой экспансивной восточной улыбкой.

– Я веду себя очень загадочно, да?

– Очень.

– Для вас это наверняка необычное приключение: ехать ночью неведомо куда. Если я скажу, что мы направляемся в Париж, в Мадрид или в Москву, – тогда пропадет всякий налет тайны, и половина удовольствия исчезнет… Я почти завидую вам, потому что вы не знаете, куда мы едем.

– Да, с одной стороны, конечно. Но, по крайней мере, я уже представляю, что не в Москву. Мы едем в противоположном направлении.

Бернгард засмеялся.

– Иногда вы истый англичанин, Кристофер. Вы это ощущаете?

– Мне кажется, вы слишком подчеркиваете мое английское происхождение, – ответил я и тотчас ощутил неловкость, словно в его словах было что-то оскорбительное. Бернгард, видимо, понял мою мысль.

– Я должен считать это комплиментом или упреком?

– Ну конечно, комплиментом.

Машина летела по черной дороге в непроглядной тьме зимних полей. Гигантские дорожные знаки вспыхивали в свете фар и гасли, как сгоревшие спички. Берлин уже превратился в алое зарево, быстро уменьшавшееся над сосновым лесом. Слабый луч прожекторов на телебашне шарил в ночной тьме. Мы мчались сломя голову. В темной машине Бернгард гладил беспокойную собаку, лежавшую у него на коленях.

– Хорошо, я скажу вам… Мы едем на берег озера Ванзее, в места, которые когда-то принадлежали отцу. В загородный коттедж, как говорят в Англии.

– Коттедж? Очень мило.

Мой тон позабавил Бернгарда. Я по голосу слышал, что он улыбается.

– Надеюсь, вам понравится.

– Уверен в этом.

– На первый взгляд он может показаться немного примитивным… – Бернгард тихонько засмеялся себе под нос. – Однако это будет забавно…

– Должно быть.