Прощай Берлин

– Но теперь, заметьте, наша удача под угрозой. Сегодня последний день, когда можно высадить культуру в новый раствор, иначе она погибнет. Тебе это ясно, Катрин? Сегодня последний день, мы имеем всего несколько часов на все про все.

– Я понимаю... Клаус говорил, что здесь имеется лаборатория.

– Вот именно, Клаус. Теперь он заноза номер раз. Предлагаю такую схему: его следует изолировать, быстро и жестко объяснить что к чему, лишить права распоряжаться и взять власть в свои руки. Кроме того...

– Подожди, Павел, что значит «лишить права»?  Почему «жестко»? Он нам всем жизнь спас! Что с тобой было бы, останься мы на станции? Она глубиной-то, дай Бог, 3 метра, и насквозь продувается...

– Ну, положим, сверхзадачи спасать нам жизнь у него и в мыслях не было...  

– Катрин, пойми ты, он дико испугался остаться в одиночестве на долгие годы, – вступил в разговор Димон. – Вот и поднялся по быстрому, чтоб какую-нибудь бабу себе вниз утащить. А тут мы, всей тусовкой... Не  заблуждайся, на его счет, пожалуйста.

– Не знаю... Мне он ничего такого не говорил... – перед моими глазами, как живая встала фигура в форме, машущая нам руками из дверей будки.  

– Мне тоже, но ты только взгляни, как он на панкушек смотрит, козлина старый. Каждую самолично водил умываться... Теперь они все совершенно одинаковые! Козззел... Раньше, хоть одна с синими волосами, другая с зелеными... Хоть какое-то разнообразие было...

– Димон, не отвлекайся, после о панкушках. Сейчас о вакцине, – сказал Павел.

– Хорошо, но я так и не поняла: почему нельзя попросить его открыть для нас лабораторию? То есть, это ведь и ему надо!

– Я уже просил, как ты думаешь... Угадай с трех раз, что он мне ответил? Что У Меня Нет Допуска...

– Чего-чего?

– Ты слышала.  Нет допуска. У меня. На военный объект. Я иностранец. К тому же, я незаконно нахожусь на территории Германии, ведь срок моей транзитной визы истек 24 часа назад, – тон Павла веял космическим холодом.

– А ты объяснил ему в чем дело?

– У Жан-Клода уже типун на языке от этих объяснений. И еще. Тупой солдафон сказал, чтобы мы не воображали себя «руссише элите». Наверное, про себя он думал, что мы «руссише швайне». Во всяком случае, рожа у него была как раз такая.

       «Господи, Боже ты мой... Уже начинается...  Как там было в реферате по проблемам выживания малых изолированных групп? А, вот: деградация, ведущая к самоуничтожению, сопровождаемая  обострением конфликтов на расовой почве... национальные проблемы... Но так скоро? Всего три дня, как мы заперты в ограниченном пространстве; я еще даже не всех по лицам узнаю, не говоря уже об именах... Хотя, учитывая фактор стресса... Интересно, что, будучи негром, подумал о «руссише элите» Жан-Клод? Конечно, он учился в университете в Ростове-на-Дону, обожает «дедушку Ленина», по-русски говорит прекрасно, и мы часто шутили, что он казак донской, а вовсе не обезьянский человек...»

– Катрин, детка, пора выходить из спячки, пора позаботиться о проблеме нашего выживания! – прозвучал голос Димона над моим ухом.

– Что я могу сделать? Он же меня не послушает...

– Ты должна отвлечь этого идиота, а мы навалимся и скрутим его. Отберем ключи. Отберем оружие. А потом мы просто...

– Что просто?.. Убьете его?..

– Ух, мне нравится, она такая кровожадная, –  пошутил Димон.

– Зачем кого-то убивать, Катрин? Нас и так слишком мало. Мы просто начнем производить вакцину, а там все быстро и без принуждения поймут: кто тут на самом деле является элитой. Кто поймет – тот получит вакцину и будет жить. Кто не поймет, –  ну, соответственно...

– А как я его отвлеку? Он где сейчас? – я поднялась и направилась к двери.

– Ох, погоди. Надо обсудить все детали операции. Второго шанса у нас не будет, во всяком случае, сегодня. А завтра, как говорили в одном фильме, будет поздно. Мы не можем себе позволить осечку.

– Смотри, Катрин, сейчас Клаус пойдет дрессировать панковскую собаку...

– Пытается сотворить из нее боевого волкодава! – Димон замолк, поймав осуждающий взгляд Павла.

– ... ты должна будешь изобразить обморок в коридоре, сползти вдоль стенки. Клаус не удержится, чтобы не начать тебя лапать, уж извини, но не открывай глаза и не закатывай ему пощечин хотя бы две минуты. Остальное наше дело.

– А если кто-то окажется в коридоре и за него вступится? – я постаралась, чтобы мой голос звучал деловито и спокойно, хотя чувствовала, что щеки горят.