Прощай Берлин

– Ничего особенно секретного. У нас был общий почтовый ящик на майлру, и всю переписку мы оставляли в папке черновики, чтобы исключить момент перехвата сообщений.

– И кого же вы так стремались?

– Самое смешное, Мишань, что в точности мы и сами не знали кого. То есть, эти люди, слава Богу, на нас не вышли. Разве что у посольства мы могли с ними встретиться...

– Это шутка такая? Боимся того, не знаем кого! Не круто.

– Ах, тебе не круто? А то, что лаборатория в Перми была как сверхсекретный объект оформлена?  А пропускная система, забор глухой, колючка, охрана с собаками на территории, камеры везде понатыканы. И это в центре города. Нормально? Не говоря уже о том, сколько вся эта упаковка могла в деньгах стоить... Машина, в которой перевозили вакцину, знаешь, что это за машина была? Бронированный автобусик, для инкассаторских денег.  А знаешь куда ее возили? На частный аэродром, где ее забирал частный самолетик. Как тебе? Прикинь, кто мог это под себя подгрести?? – я даже поежилась, вспомнив свою оторопь, когда узнала о внезапной смерти изобретательницы вакцины – Агнессы Максимовны. Абсолютно здоровая, несмотря на возраст, (естественно, ведь себе-то она колола вакцину, как минимум два-три раза в год), активная, как могла она умереть от смешного воспаления легких? Вот если бы дорожно-транспортное инсценировали... И то, правдоподобней. Хотя, кто там пекся о правдоподобии. Убили, да и закопали. Хорошо, что на кладбище.

– Фигасе! Что, неужели ФСБ? – Мишанин рот непроизвольно раскрылся.

– Да что ж ты думаешь, кроме них больше некому, что ли? А вояки? А служба президента? А любой олигарх, если уж на то пошло!..  Сам знаешь, эту бородатую банальность: все, чего нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги.

– А она правда так помогает? Ну, Паша сказал, что прям с того света вытаскивает, в буквальном смысле.

– Да. Могу гарантировать. Сама была свидетельницей настоящего чуда.

- И что, мы ее всем тут давать будем?

- И не только тут. Везде и всем, кому только сможем. Ты понимаешь, дурья твоя башка, что это единственный шанс выжить для человечества, вернее, для его остатков...

- А нам самим-то хватит?

- Господи, да мы ж планировали клинику открывать. В сундуке агара на десять тысяч доз. Хватит тебе?

- О, что ж ты раньше не сказала, прям от сердца отлегло. Так, можно сказать, повезло нам?

- Скоро увидим. Как там Клаус отреагирует...

       Клаус отреагировал нормально. На пол градуса поднялась температура, но на другой день была в норме, гиперемия на месте укола держалась два дня.

       На восьмой день нашей подземной жизни стало ясно: Господь в очередной раз явил нам свое милосердие. У нас была вакцина и мы получили реальный шанс выжить. Именно этими словами Павел завершил маленький доклад для жителей бункера.

Глава 4. Невыносимая бренность бытия (18 день после часа Х)

Лицо Клауса имеет жуткий желто-синий оттенок, и я стараюсь на него не смотреть. Это первая смерть в нашем подземелье. Через две недели после бескровного переворота, когда мне казалось, что все уже утряслось, наш спаситель повесился.

– Жаль, не желал ему зла, но с другой стороны,  вполне предсказуемая реакция, –прокомментировал Павел, не отрываясь от микроскопа. – Негибкость психики. Не смог пережить потерю власти.  Да. Печально. Он мог бы оказаться еще очень полезным... Но прости, Катрин, на похороны я не пойду.  

– О мертвых или ничего, или хорошее. Пусть земля ему пухом... – хрипит Глеб. – Знаешь, правда работы много...

       И вот, представляя «русскую коалицию», я стою рядом  с Жан-Клодом  у торца стола, на котором лежит то, что еще вчера было Клаусом. Через некоторое время его положат в морозильную камеру и он останется там до того часа, когда мы отважимся выйти на поверхность, чтобы похоронить его как следует. «Когда  же это случится? Не исключено, что он пробудет в холодильнике до Судного Дня...» Сколько раз я читала красочные описания переживаний при виде смерти. Все не то... Я очень ясно понимаю, что это мертвое тело лишь первое звено в цепочке, где мне тоже предстоит занять какое-то место, и что же я чувствую? Ничего.

       Немцы, все 13 человек, выстроились по обе стороны.  Они выглядят так обыденно, равнодушно, спокойно. Как будто это фильм, и они, словно приглашенная массовка не утруждают себя игрой в эмоции. Зачем, если камера все равно направлена в сторону главного героя? Остальные могут отдохнуть...  Детлеф, седой, усатый, благообразный, взял на себя роль пастора. Он монотонен, нетороплив, и мои мысли уносятся прочь из этой комнаты, хотя и не очень далеко...

       «Кажется, никто нас не обвиняет в его смерти, и против смены власти желающих возражать не нашлось. Как и предсказывал Павел, новость была воспринята с философским спокойствием. К тому же, условия получения вакцины и не допускали другой реакции. Но что они думают на самом деле?  И что же мы имеем в сухом остатке?

       Панки уклонились от церемонии прощания.

       Французы, по-моему, вообще не поняли, чего от них хотят.