Прощай, Грушовка!

Когда дверь за ними закрылась, отец отбросил одеяло и опустил ноги на пол, потер колени, потом стукнул по ним кулаком. Лицо его покраснело, на нем выступили капельки пота.

— Лежи смирно, — испугалась мама. — Где доктора найти? Боже мой, что же будет?

— Вот смелые люди, никого не боятся: дверь настежь, входи, кто хочет! — послышался голос Мстислава Афанасьевича. И тут же появился он сам, похудевший, с темными кругами под глазами.

Отец как-то растерянно посмотрел на него, точно не веря своим глазам, потом спохватился:

— Мстислав, друг, как хорошо, что ты пришел! Я без тебя, брат, совсем затосковал. Хоть помирай.

— Да брось ты! У нас с тобой столько дел — некогда о смерти думать! — сказал Мстислав Афанасьевич, подсаживаясь к отцу.

— Расскажи хоть, как ты выкрутился?

Мстислав Афанасьевич засмеялся:

— Это все они, пострелы наши. — Он кивнул на Витьку. — Самое трудное было узнать, где я. Оттуда по телефону не позвонишь и телеграмму не дашь: «Я здесь, в лагере, выручайте». Случайно увидел их, а потом они меня оттуда вытащили.

Отец слушал его, тер руками колени и морщился от боли.

— Ты, Николай, потерпи еще немножко, — сказал Мстислав Афанасьевич. — Я договорился с Пашей, помнишь, Дусин брат?

— Который в Дзержинске живет?

— Он самый. Приходил сегодня к нам, у него к хлопцам дело. Обещал доктора послать к тебе, нашего человека, советского.

— Вот за это тебе спасибо, — обрадовался отец. — А что у Паши за дела к хлопцам?

— Они тут разворачиваются, как мы с тобой когда-то в молодости. Все так и должно быть.

Мама настороженно прислушивалась к их разговору.

— Вы о чем? — переспросила она.

— Не волнуйтесь, — успокоил ее Мстислав Афанасьевич, — ничего плохого. Хлопцы на верной дороге. — И продолжал, обращаясь к отцу: — Говорят, в Лощицу вернулся бывший помещик. Запряг мужиков в телегу, чтобы воду возить. Сам на бочку взобрался. А его сбросили с бочки. Что там было!.. — Мстислав Афанасьевич поднялся. — Я на минутку к тебе забежал, про доктора сказать. А то придет человек, а ты ему не поверишь. Не поверишь — не вылечишься. Закон медиков. Ну, будь здоров!

— Постараюсь, — ответил отец. — Заходи. Так когда ждать доктора?

— Скоро.

Доктор пришел через день. Поначалу нам даже в голову не пришло, что это врач. Думали, кто-то ищет своих родственников. Одет он был по-деревенски, в лаптях, в сермяге, с торбой за плечами.

— От Паши я, от Павла Емельяновича из Дзержинска. Ну-с, где ваш больной?

Мама засуетилась, помогла доктору снять торбу, подставила стул к кровати.

Он долго щупал отцовы ноги, досадливо качал головой и наконец поставил диагноз:

— Тромбофлебит. Необходим покой, ноги класть повыше и делать компрессы с этой мазью.

Он протянул стеклянную баночку и тут же заторопился. У него были в городе неотложные дела, с ними надо управиться до комендантского часа.

После прихода доктора отцу стало легче. Только в комнате стоял резкий, неприятный запах мази.

Однажды брат вернулся домой под утро. Скинул с себя грязную одежду, умылся и лег на диван. Значит, опять всю ночь сгружал уголь и опять от усталости не мог есть. Мама взяла ключ от сарайчика и вышла. Вернувшись, положила на стол что-то завернутое в чистую тряпочку.

Я развернула и увидела выходные серые довоенные мамины туфли на высоких каблуках. Глаз не отведешь — такие красивые!

Все, что считалось в нашем доме более или менее ценным, после визита Антона мы спрятали в сарайчике.

И только одну вещь, очень дорогую для мамы как память о ее молодости, оставили в доме. Это было блюдо, не старинное, не из тонкого фарфора, и рисунок на нем незатейливый: конь, запряженный в плуг, а перед конем — трактор. Блюдо это подарили маме за хорошую работу на фабрике. Премию такую дали. Спрятала мама блюдо очень просто — подставила под фикус. И не видать его и в тоже время на глазах.

— Зачем ты принесла туфли? — спросил отец.

Мама не успела даже рта раскрыть, как Витя вскочил с дивана.

— Ты в сарайчик ходила? — Увидел туфли и тихо добавил: — Я бы сам мог сбегать.

Мама пристально смотрела на Витю. Он опустил глаза и опять лег.

— Нет, Витя, теперь ты мне все расскажешь, все, все.

— Это не наше.

— Тогда зачем вы держите это здесь?

— Нужно.

О чем они говорят? Почему только они понимают друг друга? Ни я, ни отец, который тоже вопросительно поглядывает то на маму, то на Витю, ничего не понимаем.

Опять у Вити секрет, тайна, о которой случайно узнала мама.

— Ну, ладно, я скажу. — Витя, не открывая глаз, говорил тихим, уставшим голосом: — Помнишь, когда мы возвращались домой, я отдал нашим бойцам, попавшим в окружение, все, что на мне было: пиджак, рубашку, брюки. Надо было спасти их из плена. Много ли у меня брюк и пиджаков?.. А пленных много. Ну, Славка показал нам с Толей склад за поселком, который не успели разграбить. Мы перенесли к Полозовым и спрятали брюки и рубашки. Часть в нашем сарайчике за дрова закинули. Все равно бы немцам досталось. А так… Знаешь, сколько пленных мы спасли благодаря этой одежде!

Пока Витя говорил, мама смотрела на него глазами, полными удивления и страха, точно видела его впервые.

— Вы же еще дети. Вам ли заниматься этим?