Прощай, молодость!

Надо сразу признать, что местность господина Хокка разочаровала. То есть, когда он выбирал эту деревню для своего постоянного места жительства, его все устраивало – тишина, безлюдность, полное отсутствие злачных заведений, милые сельские пейзажи. Но тогда ему было семьдесят пять. А сейчас Реджинальд вовсе не возражал, чтобы по немощеной деревенской улочке деловито шагали бы еще десятка два мужчин, да и от того, чтобы улочка была мощеной, он тоже не отказался бы. Аккуратные двухэтажные домики с пестрыми клумбами у крыльца выглядят симпатично, но если бы, хотя бы по одной стороне, тянулась сплошная каменная стена городской улицы, с неизбежными магазинами и модными ателье на первом этаже, пейзаж сразу стал бы гораздо привлекательнее. А если бы у витрин этих магазинов и ателье останавливались дамы, собираясь небольшими группами и щебеча что-то на своем непонятном нормальным мужчинам, птичьем языке, то Реджинальд был бы почти счастлив.

Увы. Единственной дамой, приветливо кивнувшей ему из-за служивших оградой кустов жимолости, была старушка в ужасного фасона, старомодной сиреневой шляпке. Хокк уже лет тридцать как не обращал внимания на женские шляпки, так что не смог бы объяснить, почему именно эта вызвала у него такое презрение. Но тем не менее, он был уверен и даже под присягой подтвердил бы: шляпка старомодная и фасон ужасный! Просто варварский!

Реджинальд хотел отвернуться, но спохватился. У этой почтенной дамы вполне может иметься дочь, или племянница, или еще какая симпатичная родственница, знакомство с которой скрасит одиночество старого… нет, знакомство с ней скрасит одиночество подающего большие надежды, молодого адвоката. Подходить к старушке и заводить с ней светскую беседу он, все-таки, не стал – никто же не гарантировал, что у нее действительно имеются молодые симпатичные родственницы. Но раскланялся со всей, присущей ему сорок лет назад, элегантной вежливостью.

Через двадцать минут прогулки Реджинальд признал, что с тем же успехом мог и остановиться, поболтать. По крайне мере, узнал бы что-нибудь о местных условиях. А то жара, духота, пить хочется, и деревенька словно вымерла – ни одного человека! Хоть бы курица какая на дорогу вышла, ведь даже пнуть некого! Дорогу к местному трактиру не у кого спросить! Не может ведь такого быть, чтобы в этой, довольно большой деревне – сколько времени он тут уже пыль месит – не было ни одного трактира!

– Вот так-то, – закончил свое сообщение Понтонор и вытряхнул в рот последние капли эля из объемной керамической кружки. Все, он свое дело сделал. Теперь пусть Минисиах думает, как выкрутиться и бегает по этажам.

– Да-а… – Минисиах с отвращением посмотрел на свою кружку, из которой не успел даже пригубить, так быстро Понтонор завладел его вниманием, и отодвинул ее в сторону. – Пей, если хочешь.

– Почему нет? – Понтонор не то, чтобы поспешно, но и не задерживаясь, ухватил кружку и сделал большой глоток отвергнутого Минисиахом напитка. Не удержался и восхищенно почмокал: – Хороший эль!

– Да, да, – рассеянно покивал Минисиах. – Значит, ты говоришь, что этот старик помолодел? Точно?

– Выглядит он лет на тридцать-сорок по их способу исчисления времени. Если он именно тот, с которым ты имел дело, разумеется.

– А ты думаешь, это может быть другой человек? Думаешь, он тебя обманул?

В голосе Минисиаха слышалась надежда, со слабым оттенком паники. Или наоборот, это была паника с оттенком надежды? Понтонор не слишком хорошо разбирался в психологических тонкостях, да и не считал это нужным. Он быстро и эффективно донес информацию до заинтересованного лица и теперь, переложив груз забот на другие плечи, имел полное право расслабиться в уютном кресле. Выпивка завершила его возвращение в привычное состояние доброжелательного спокойствия. Разумеется, если Минисиаху нужна моральная поддержка, он, Понтонор готов ее оказать и ответить на все вопросы, даже самые нелепые. Кто знает, может Минисиаху, перед тем, как он выдаст гениальную идею, нужен разгон? Понтонор сделал еще один большой глоток и сказал рассудительно:

– Я ничего не думаю. Я ведь его в первый раз увидел, уже молодым. Он говорит, что позавчера ты подписал с ним договор и исправил ему даты во всех документах. Если во всем этом и есть какой-то мухлеж с его стороны, то я не вижу причины – зачем ему это?

– Но я его не омолаживал! Я только переделал документы! Когда я ушел, он оставался стариком!

– Ну да, оставался, – подтвердил Понтонор. – А потом явился Харрамух и омолодил его.

– Ничего не понимаю. Харрамуху-то это зачем? Он же не идиот. И не самоубийца. А пойти на такое нарушение устава… не понимаю!

– Очевидно, этот Хокк сумел доказать, что риск минимален. А выигрыш, если ему удастся свалить это омоложение на тебя, достаточно велик. Знаешь, мне показалось, что этот адвокат умеет быть очень убедительным.

– А мне ничего такого не показалось, – проворчал Минисиах. – Обыкновенный старый брюзга. И потом, что значит, Харрамух явился? Сам что ли? И каким это, интересно, образом?